Танцующая в Аушвице - Паул Гласер (2010)

— Но этот танцевальный сезон я должна закончить сама, — продолжаю я. — Я несу ответственность перед своими учениками. Ну и, конечно же, перед родителями. Им тяжело придется, когда я уеду в Швейцарию. Мне нужно многое для них сделать. Из-за всех этих антиеврейских законов отец вынужден был уволиться с работы и теперь ничего не зарабатывает. Сейчас мы живем на мои доходы от танцевальной школы, и, честно говоря, я ума не приложу, как они будут жить без меня. Для них нужно что-нибудь придумать.

Я вижу, что радость не гаснет в глазах Эрнста, и сама радуюсь тому, что он уважает мое решение. Довольные друг другом, мы засыпаем, строя планы на будущее.

Когда месяц спустя Эрнст отбывает в Швейцарию, мы расстаемся весело и спокойно, говорим друг другу: “До скорой встречи”.

И тут случается нечто непредвиденное.

Культурная палата, членом которой я состою, уведомляет меня, что я больше не имею права вести уроки танцев в общественных местах. Вероятно, кто-то сообщил ее руководству о моем еврейском происхождении. От меня требуют закрыть отделения школы в Эйндховене, Ден-Босе, Кюлемборге, Тилбурге и Хелмонде. Ученики остаются ни с чем, я прощаюсь с ними — и со всеми своими доходами.

С Эрнстом на побережье

Родители предлагают занять под школу чердак их дома. Это замечательная идея, и я растрогана до глубины души. На долгие раздумья у меня нет времени. К тому же у меня нет другого выхода. Школа на чердаке не только утолит мою любовь к танцам, но и пополнит семейный бюджет, а также даст возможность моим ученикам продолжить занятия.

Недолго думая, я открываю на чердаке родительского дома новую школу. Помещение оформлено в традиционном голландском стиле и достаточно велико — но больше сорока человек здесь все равно не поместится, это предел. Поэтому каждый вечер я принимаю по два-три танцевальных клуба. Аншлаг на моих занятиях, думаю я, возникает благодаря моей репутации и новостям в “Полигон-журнале”. Ну и по причине тоски, охватывающей людей в эти темные времена. И мало кому теперь хочется идти на танцы в клуб “Железный человек”. Там теперь полно крепких ребят из НСД и немцев, которые приглашают на танец голландских девушек, и те не смеют им отказать. Это создает проблемы. Поэтому молодежь Ден-Боса идет танцевать ко мне.

Моим родителям ужасно нравится вся эта суета. Теперь я каждый день общаюсь с мамой, отца почти никогда не бывает дома, а брат посещает нечто вроде торгового училища. Вообще-то он хотел бы учиться в бизнес-школе в Тилбурге, но поскольку состоит на учете как еврей, учиться там он не имеет права. Торговое училище не является официальным учебным заведением. Брат очень скупо рассказывает о нем, и я понимаю, что все училище — это небольшая группа студентов, которые занимаются у кого-то на дому.

Я тоже считаюсь с новыми образовательными законами и сама делю своих учеников на евреев и не-евреев. Лично я не вижу между ними никакой разницы, но моим ученикам так проще. Поэтому у меня образуется танцевальный клуб, целиком состоящий из учеников-евреев. Другие мои ученики — почти все сплошь католики.

Поскольку перед началом занятий я чаще всего обедаю у родителей, мне иногда кажется, что я снова живу дома. Мама явно наслаждается всем происходящим. Мне это хорошо видно. Она часто смеется, подкладывает мне лакомые кусочки и постоянно поднимается на чердак понаблюдать за нашими уроками. И еще она с большим энтузиазмом общается по телефону с моими учениками, когда я занята. Наталкиваясь ночью в темном коридоре на милующуюся парочку, она молча проходит мимо. И это моя мама! Я-то знаю, что на самом деле она почти ханжа! Но на парочки она налетает регулярно, поскольку обожает вечером стоять в коридоре у окна, глядя на погруженный во тьму город и огромные прожекторы, ощупывающие небо в поисках вражеских самолетов.

Карнавал на танцевальном чердаке, 1942