Сальватор - Александр Дюма (1863)

Разыскивая глазами Людовика, Камил обратил внимание на некоего молодого человека, чье симпатичное лицо показалось ему знакомым. Но вот его имя он никак не мог вспомнить. Он был уверен, что где-то уже видел этого человека, и полагал, что был с ним знаком. Если они встречались в школе Права – а это было вполне вероятно – этот молодой человек мог сообщить ему все нужные сведения о смерти Коломбана.

И Камил направился к этому юноше.

– Извините, мсье, – сказал он, – я только сегодня утром прибыл из Луизианы, это приблизительно на полпути к антиподам. Я проплыл две тысячи лье по океану, и поэтому в голове у меня все перемешалось от бортовой и килевой качки. Следовательно, и с памятью у меня сейчас нелады… Посему прошу вас простить меня за вопрос, с которым я имею честь обратиться к вам.

– Слушаю вас, мсье, – довольно вежливо, но в то же время с явной сухостью ответил тот, к кому были обращены слова Камила.

– Я полагаю, мсье, – продолжал Камил, – что мы с вами уже виделись несколько раз во время моего прошлого посещения Парижа. Увидев вас сейчас, я подумал, что лицо ваше мне очень знакомо… Может быть, у вас память окажется получше моей и вы скажете, имеете ли вы честь знать меня?

– Вы правы, я вас прекрасно знаю, мсье де Розан, – ответил молодой человек.

– Как? Вы знаете мое имя? – радостно воскликнул Камил.

– Как видите.

– Не доставите ли вы мне удовольствие напомнить ваше имя?

– Меня зовут Жан Робер.

– А! Ну конечно! Жан Робер… Черт возьми! Я был уверен, что мы знакомы! Ведь вы – один из самых наших известных поэтов и один из лучших друзей моего приятеля Людовика, будет мне позволено…

– Который был к тому же одним из лучших друзей Коломбана, – ответил Жан Робер и, сухо кивнув креолу, повернулся, чтобы уйти.

Но Камил остановил его.

– Простите, мсье! – сказал он Жану Роберу. – Но вы – второй человек, кто говорит мне о смерти Коломбана… Не могли бы вы поподробнее рассказать мне о его смерти?

– Что же вас интересует?

– Я хотел бы знать, от какой болезни умер Коломбан.

– Он умер не от болезни.

– Значит, он был убит на дуэли?

– Нет, мсье, он не был убит на дуэли.

– Но тогда от чего же он умер?

– Он сознательно отравился угарным газом, мсье.

Сказав это, Жан Робер так холодно кивнул Камилу, что тот и не подумал его задерживать. К тому же Камил не успел еще оправиться от удивления.

– Отравился угарным газом! – прошептал Камил. – Отравился! Кто бы мог подумать, что Коломбан, такой набожный человек, смог пойти на это?.. Ах, Коломбан!

И Камил воздел вверх руки, как человек, не желающий верить в то, что только что услышал, и желающий, чтобы ему повторили новость еще раз.

Поднимая вверх руки, Камил поднял и глаза и тут заметил некоего молодого человека, погруженного в очень глубокие размышления.

Он узнал в нем художника, на которого ему указали во время смятения, вызванного обмороком Кармелиты. Ему тогда сказали еще, что это – один из наиболее ярких мастеров кисти. Лицо этого юноши выражало самый неподдельный восторг.

Это был Петрюс, которого высокое искусство Кармелиты наполнило одновременно грустью и гордостью. У художников не такое сердце, как у других людей. У художников совсем иная душа. Художники очень чувствительны к боли других. Но поскольку они могут так по-королевски побеждать эту боль, они – совершенно отличные от нас существа!

Камила обмануло выражение лица Петрюса: он принял его всего-навсего за находящегося в экстазе дилетанта. Поэтому он приблизился к нему с намерением сказать самый приятный комплимент.

– Мсье, – сказал он ему, – будь я художником, я бы выбрал только ваше лицо для того, чтобы выразить восхищение великого человека, услышавшего божественную музыку великого маэстро.

Петрюс взглянул на Камила с холодным презрением и поклонился, ничего не сказав.

Камил продолжал: