Сальватор - Александр Дюма (1863)

Давайте вернемся немного назад, поскольку мы понимаем, что, поторопившись войти в дом госпожи де Моранд, мы несколько перескочили через события и дни, которые должны быть отражены в нашем повествовании и которые уже вошли в историю.

Мы помним о скандале, произошедшем во время похорон герцога де Ларошфуко.

Поскольку в нем приняли непосредственное участие некоторые герои нашего повествования, мы попытались воспроизвести подробности этой ужасной сцены, в которой полиции удалось добиться желаемого результата: арестовать господина Сарранти и проверить уровень сопротивляемости населения самым невероятным оскорблениям, которые только можно нанести трупу уважаемого и любимого народом человека.

Сила осталась на стороне правопорядка и закона! Именно так это расценивалось правительством.

«Еще одна такая победа, – говорил Пирр, бывший отнюдь не конституционным королем, а тираном в полном смысле этого слова, – и я погиб!» Именно так и должен был сказать Карл X после печальной победы, одержанной им на ступеньках церкви Вознесения.

Действительно, возмущение было столь глубоким и охватило не только толпу – от которой король, по крайней мере временно, был слишком далек, чтобы почувствовать дрожь негодования сквозь различные социальные слои, отделявшие его от простого народа, – но и палату пэров, от которой он был отделен только ковром, покрывавшим ступеньки трона.

Пэры, как мы уже сказали, были все до единого возмущены оскорблением, нанесенным останкам герцога де Ларошфуко. Самые независимые из них открыто высказывали свое негодование. Самые преданные королю скрыли свое возмущение в глубинах сердца. Но и там оно не давало покоя тому ужасному советнику, имя которому гордость. Все только и ждали удобного случая для того, чтобы расквитаться, в министерстве или в присутствии самого короля, за ту пощечину, которую нанесла высшей знати эта выходка полиции.

Случай для отмщения представился вскоре в виде проекта закона любви.

Он был представлен для рассмотрения господам де Бролье, Порталису, Порталю и Лебатару.

Мы уже не помним имен других членов комиссии и вовсе не хотим оскорбить этим уважаемых людей.

Эта комиссия с первых же заседаний показала, что она далека от выражения симпатий этому законопроекту.

Министры и сами начали это чувствовать с тем испугом, который охватывает путешественников, вступающих в неведомую им страну, сначала оказавшихся на краю пропасти. Так вот и эти министры начали понимать, что под политическим вопросом, который, казалось, был главным, скрывались гораздо более важные течения.

Закон против свободы прессы мог бы и пройти, если бы он затрагивал только права интеллигенции. Какое дело было до прав интеллигенции буржуазии, имевшей в то время безграничную власть? Но дело все было в том, что закон против свободы прессы затрагивал материальные интересы, а это было жизненно важным вопросом для всех подписчиков издания Вольтер-Туке, которые читали Философский словарь, нюхая табак из табакерки а lа Хартия.

И всем этим беднягам-министрам, этим слепцам с годовым жалованьем в сотню тысяч франков, открыло глаза то, что все меры по ограничению свободы прессы и наносящие ущерб интересам промышленности, были вопреки всем ожиданиям единодушно отвергнуты комиссией палаты пэров.

И тогда все они стали опасаться, что законопроект будет забракован.

Самое неприятное, что могло произойти, это – представление на рассмотрение палаты проекта закона с такими поправками, которые полностью сводили на нет действие закона.

Правительству предстояло выбирать между отступлением, поражением и, возможно, крушением. Состоялось срочное заседание кабинета министров, на котором каждый член кабинета высказал свои опасения, и было решено отложить обсуждение до следующей сессии.