На пороге чудес - Энн Пэтчетт (2011)

— Жить в джунглях трудно, — сказала она. — Кто-то привыкает со временем, другие не приспосабливаются к ним никогда. Ведь среда джунглей слишком чужая для нас, и мы не можем там опираться на свои знания и навыки. Я имею в виду не моральные аспекты, хотя и их тоже, а просто конкретные вещи, непривычные для нас. Возьмите, к примеру, насекомых. Каждый год в мире открывают сотни тысяч новых видов, и кто знает, сколько их исчезает. Средства, с помощью которых мы отделяем смертельно опасных насекомых от просто неприятных, вызывающих раздражение, крайне ограничены. Укусившее тебя насекомое, возможно, еще не классифицировано. А может, постоянное раздражение кожного покрова тоже бывает смертельным? Тебя кусает столько всякой нечисти, что уследить невозможно. Приходится просто верить, что этот укус тебя не убьет, — она показала вилкой на руку Марины. — Вы знаете, что у вас на плече кровь, доктор Сингх?

Марина сбросила шаль на спинку стула и увидела тонкую полоску засохшей крови, она тянулась от красной точки на правом бицепсе.

Доктор Свенсон взяла салфетку от четвертого прибора, макнула в стакан с водой:

— Вот. Вытрите.

Марина взяла салфетку и обтерла руку. Подержала салфетку на ранке, которая снова стала кровоточить.

— Я уверена, что это пустяки, — сказала доктор Свенсон, тщательно счищая с куриной косточки остатки мяса, — но это подтверждает мои слова. Тут легко стать ипохондриком, но еще более опасна противоположная позиция — когда внутренний голос твердит, что ты все преувеличиваешь. Тогда ты начинаешь игнорировать реальные симптомы. Доктора, как вам, несомненно, известно, славятся этим. Возможно, то же произошло и с доктором Экманом. Его реальные страхи слишком далеко завели его в другую сторону. Иногда я спрашивала его, не болен ли он, и всякий раз слышала категорическое «нет». Потом уже стало невозможно не заметить его болезненное состояние. Я рекомендовала ему ехать домой. Нет, нет, нет, говорил он мне, будто ребенок, который не хочет пропустить школьный праздник, скоро ему станет лучше, через пару дней. Я не могла решать за него, доктор Сингх, хоть и пыталась, поверьте. Он долго ждал меня в Манаусе и не хотел возвращаться назад, не выполнив до конца свою миссию — уж как там он ее понимал, не знаю. Потом наш лагерь превратился в лазарет. Доктор Экман требовал почти постоянного внимания и ухода.

Доктор Свенсон взглянула на Истера — тот грыз косточку, которую взял с тарелки, — и уже подняла руку, чтобы остановить его, но тут же опустила, решила не замечать.

— Вы понимаете, в чем проблема? — спросила она ровным голосом. — Человек, которого направили сюда, чтобы он подтолкнул меня к завершению работы, мешал мне ее выполнять. Он быстро перешел от надежды на скорое выздоровление к ощущению, что он слишком болен и не выдержит переезд. Решил ждать улучшения. Он боялся реки, не хотел по ней плыть. Ему очень хотелось оказаться дома, но попасть домой из джунглей Амазонки непросто, для этого требуется много сил, а в какой-то момент его силы иссякли. Я питала симпатию к доктору Экману, но не думаю, что это играет какую-то роль. Он был мне помехой в здоровом состоянии и был помехой, когда заболел. Я не хочу, чтобы он был мне помехой теперь, когда умер. Я не хочу прослеживать все этапы его болезни, раз я не в силах ничего изменить. Мне жаль, что на его жену обрушилось такое горе, но я ничего не могла с этим поделать тогда и не могу сейчас. Он сам сделал свой выбор. Он получал лучшее лечение, какое мы могли ему предоставить в тех условиях, но все равно умер. Проливает ли это свет на проблему? В момент его смерти меня не было рядом. Я не знаю, какими были его последние слова.

Марина сидела за столиком и думала о своем друге, умиравшем от безымянной болезни в какой-то комнатке или хижине в джунглях.

Карен Экман взяла с нее слово, что она спросит, вправду ли Андерс умер.

Вместо этого она спросила у доктора Свенсон, в одиночестве он умирал или нет.