Твердыня тысячи копий - Энтони Ричес (2011)

Пока солдаты скатывали палатки, грузили их на тележку, запряженную осликом, и строились к очередному переходу, к Дубну негромко обратился тессерарий, даже не думавший скрывать своего удивления:

– Ты, получается, и не знаешь, куда те двое подались вместе с женщиной твоего друга? Так ведь до них, может, теперь добрая сотня миль?

Дубн угрюмо кивнул, затягивая пояс.

– Так-то оно так, но ты кое-что упустил из виду. Я же сказал, они прямиком из Рима. Как и мы, понятия не имеют, где искать Марка. И двигаться могут лишь по этому тракту, по ходу дела наводя справки. То же самое будем делать мы. Короче, сегодня берем быстрый темп, твоим ребятам это только на пользу. А теперь хватит болтать, поторопи людей. Та парочка центурионов все-таки верхом, а мы пешкодралом, так что будем наверстывать что есть сил…

Вчерашние пятнадцать миль дались Дубну тяжелее, чем он готов был признать: сказалась вынужденная неподвижность в предшествующие недели, да и свежезатянувшаяся рана прилично болела после форсированного марша. С каждым новым шагом в боку тянуло и кололо, но Дубн знал, что любой признак слабости с его стороны ударит по той решимости, которую люди продемонстрировали сегодняшним утром. Подгоняя их собственным примером, он силой воли преодолевал тяготы пути, хотя ускоренный темп уже вонзил когти ему в живот и легкие. От ручьев пота на прикрытой доспехами спине набухла, отяжелела туника. Где-то через час, успев изрядно опустошить запасы выносливости, поджидая, когда же включится припозднившееся второе дыхание и жжение в груди наконец спадет, он вдруг насторожился, заслышав знакомый звук.

– Всем в укрытие! Живей! И сохранять спокойствие!

Люди рассыпались и залегли по обочинам. Все поплотнее нахлобучили шлемы, а фурки[18] с узелками личных вещей зашвырнули под деревья, готовясь принять битву. Лица посуровели, никто не хотел смалодушничать во второй раз. Дубн поджидал у опушки с обнаженным мечом, кусая губы и мучаясь отчетливым пониманием, что они находятся в самом сердце территории, где хозяйничает враг, который – хотя и недавно был разбит – все равно способен уничтожить малочисленный и сильно утомленный отряд.

Через несколько секунд грохот копыт по булыжникам достиг высшей точки, и к превеликому облегчению центуриона в виду показался одинокий всадник. Знакомая кавалерийская униформа обрадовала его еще больше, – и тут он заметил, что конник едва держится в седле. Дубн шагнул на мощеный тракт, знаком приказав своим людям перехватить лошадь, которая успела перейти на медленный аллюр. Теряющего сознание кавалериста осторожно спустили на землю. Тот еле дышал, в нем практически не осталось сил даже глаза открыть. Голова вяло откинулась, и все увидели вымазанный запекшейся кровью кусок металла, криво торчащий под затылком. Солдат, помогавший снять всадника с седла, изумленно отшатнулся:

– Братцы, гляньте! Ему чуть голову не снесли!

Дубн повернул раненого на бок и, забыв про собственную боль, бросил оценивающий взгляд на тонкую полоску, насквозь проткнувшую шею.

– Метательный нож. Похоже, этот парень откуда-то – или от кого-то – мчался во весь опор, когда некий мастер клинка постарался его укокошить. Чуток ближе к хребту, и он бы не продержался десяти шагов. Да и сейчас, боюсь, не…

Он прервал себя на полуслове, когда глаза всадника вдруг распахнулись и уставились ему в лицо. Чужие пальцы судорожно вцепились Дубну в руку. Послышался тихий голос, скорее даже шепот:

– Преторианец… убил нас обоих…

Дубн пригнулся ближе, произнося слова подчеркнуто ясно, чтобы умирающий мог его понять:

– Контуберний имперских гвардейцев со своим центурионом?

Всадник с мучительной неторопливостью кивнул. При этом сверкнуло лезвие, шпиговальной иглой торчащее из шеи, и по горлу потекла свежая струйка крови.

– Я заметил ее коня… меня не проведешь…

– Ее коня? В смысле, коня докторши?