Твердыня тысячи копий - Энтони Ричес (2011)

Крошечный отряд настороженно пробирался по узким и крутым улочкам посада, выставив оружие на случай, если из теней возникнет угроза. Из строений выше по склону раздался очередной вопль: протяжный, обреченный крик мужчины с холодным железом в кишках. Не успел затихнуть отзвук, как в переулке справа что-то вспыхнуло, и над поселением полетел страшный крик, чье эхо годами спустя будет посещать Марка в кошмарах про адские муки.

На улицу выкарабкалась горящая фигура. Человек был объят пламенем с головы до пят, светясь, как раскаленный фитиль масляной плошки. Он визжал так тонко и с такой силой, что тунгры окостенели, не сводя с него округлившихся от ужаса глаз. Вслед за ним из здания вынесло женщину с пылающей головней. Ее лицо в неверных сполохах огня было ликом истинного демона преисподней, она неистово размахивала факелом, осыпая неразборчивыми проклятиями горящего мужчину, который уже рухнул на колени и лишь держал перед собой руки, будто не мог поверить, что с ним происходит. Свет, озарявший последние мгновения его жизни, плеснул заодно и на дюжину чьих-то распластанных тел, устилавших улицу, но доселе спрятанных в тени.

– Пожалеть, что ли?

Марк оглянулся и увидел, что Кадир уже оттянул тетиву и готов в любой миг избавить заживо горящего сельгова от мучений. Арминий выставил руку и мягко отвел стрелу в сторону, покачивая головой чуть ли не с меланхолично-задумчивым видом.

– Он и ему подобные скоты последние недели только и делали, что измывались над местными. Кто мы такие, чтобы лишать вотадинов права на отмщение?

Пылающая фигура неспешно повалилась ничком на булыжную мостовую. Огонь утратил былую силу, но отдельные языки еще лизали обугленную, местами тлеющую плоть. Женщина, вдруг заметив приближающихся солдат, отшвырнула головню и метнулась назад, в тень переулка.

Тунгры взбирались по склону без чрезмерной спешки, настороженно заглядывая в проемы между домиками, пока наконец не остановились над почерневшим трупом, прикрыв рты и носы нашейными повязками из-за вони горелого мяса. Оглянувшись, Марк вдруг понял, что вместе со своими людьми стал предметом пристального внимания с обеих сторон улочки. И там, и там в щелях наглухо затворенных ставней поблескивали человечьи глаза. Сунув оба меча за перевязь, он медленно повернулся на месте, демонстрируя широко расставленные, пустые руки.

– Мы вас не обидим! Не бойтесь! Наоборот, мы пришли освободить вас из-под ярма сельговов, которые…

– Сдается мне, они уже сами себя освободили.

Из-за ближайшего угла на улочку шагнул какой-то мужчина. В его правой руке был зажат топор, другой рукой он тащил за волосы упирающегося пленника. Тот цеплялся за пах, откуда хлестала кровь. Судя по пульсирующей алой струе, рана была совсем свежей, победитель же был вымазан кровью буквально с головы до ног: светлые артериальные потеки перемежались с более темными венозными, не говоря уже про застарелую, заветрившуюся на воздухе корку. На месте одного из глаз зияла дыра, откуда шел глубокий разрез до подбородка. Несмотря на совершенно очевидное изнеможение, мужчина швырнул пленника на землю перед собой и гордо выпрямился, демонстрируя полнейшее презрение к боли.

– Мартос?

Сам себе не веря, Марк направился к вотадинскому князю. Тот опустил обух топора на мостовую и утомленно оперся о его рукоять. Римлянин остановился напротив, дивясь на толстую корку запекшейся крови, которая разрисовала воеводу с ног до головы.

– Но как?..

В единственном оставшемся глазу Мартоса читалось чудовищное напряжение, которое этот человек перенес, покинув отрядный лагерь. Когда он заговорил, голос его прозвучал тускло, словно из тела выкачали все жизненные соки:

– Вскарабкался по южной стенке. Сотню раз это проделывал мальчишкой, вот и решил, отчего бы не повторить напоследок, а? Едва не окочурился… Шаткие камни, птицы какие-то, будь они трижды неладны… Ничего, обошлось.