Твердыня тысячи копий - Энтони Ричес (2011)

– Не вполне. Стоило тебя увидеть, а потом услышать, что и как ты нашептываешь царю, я понял, что вотадины обязательно займут сторону Кальга в его заранее обреченном мятеже. С самого начала было ясно: так называемый «властелин северных земель» кормит тебя с ладони, а ты, в свою очередь, обладал таким влиянием на царя, что мог роковым образом решить его судьбу. О нет, Юдокус, я пришел той зимой, чтобы дать оценку, насколько решительно поведет себя твой народ в грядущей войне после полусотни лет мирной торговли с Римом. Признаться, в моих глазах ваш боевой дух мало чего стоил, однако в ту пору я еще не был знаком с князем Мартосом. Наша встреча состоялась позднее, и было это на поле битвы.

– Ну как же, как же! Той самой, где он сдался в плен, вместо того чтобы встретить смерть с оружием в руках!

Мартос стиснул кулаки, но смолчал, лишь желваки на скулах вздулись гранитными валиками.

– Той, где он был обречен на поражение предательством Кальга. О чем ты – ничуть не сомневаюсь – знал с самого начала. Князя вместе с его дружиной попросту бросили на произвол судьбы в клещах двух разъяренных легионов. Надо полагать, с таким расчетом, что вотадинских ратников мы перебьем до последнего человечка. К счастью для всего вашего племени – вернее, для большинства, – Мартос уцелел. Хотя и к несчастью для тебя, Юдокус. Князь перешел на мою сторону в надежде поквитаться за гибель своего царя, и, насколько я разбираюсь в ситуации, прямо сейчас от поставленной цели его отделяет расстояние лишь в протянутую руку. Мартос?

Могучий вотадин вновь шагнул вперед, повернув лицо так, чтобы единственный оставшийся глаз заливал аристократов ледяным огнем. Снял с пояса щедро украшенный охотничий нож, и от игры факельного света на лезвии запрыгали блики на высоких стропилах залы.

– Старейшины моего племени, клинок этот священный, ибо я поклялся обнажать его лишь для омовения в крови изменников. Я уже разок использовал его, забирая жизнь одного из тех, кто повинен в смерти моего царя. Того человека звали Аэд. Он мог быть тебе близнецом, Юдокус. Такой же дряхлый и лукавый пакостник, советчик своему владыке, тот, на чью голову падает вина за бессмысленные смерти и пагубы, причиненные Кальгом. Применив военную хитрость, пробрался я в лагерь сельговов после измены, после гибели едва ли не всей моей дружины – и там, в царском шатре, нанизал подлятину на вот это жало. Вспорол ему брюхо, вывалил кишки, но это еще не все. Аэд держал при себе ковчежек, полный хозяйских писем и документов, которые латиняне мне зачитали. И тут многое, очень многое встало на свои места…

Он отвернул лицо, обращаясь теперь в сумрачную пустоту залы:

– Одно из писем в особенности просветило меня. О, какими же мы были глупцами, считая, что Кальг хочет лишь изгнать латинян с наших земель!

Мартос вновь повернулся к Юдокусу и даже побледнел от злости.

– Это письмо было от тебя, тварь! В нем ты говорил, что Бренн уже стар и немощен, а «надежного» преемника не видно. Еще говорил, что можешь заручиться поддержкой других старейшин, а тем самым и всего народа, буде возникнет такая надобность при смене правителя.

Князь неторопливо направился в сторону вотадинских вожаков, которые, как один, уже пятились под немигающим взглядом белого от бешенства воеводы.

– Ведь это ты обрек своего повелителя на смерть, Юдокус, а вместе с ним и тысячи наших ратников! Что, хотел прибрать власть к своим рукам? Думал подыскать какую-нибудь невинную душу, которой бы вертел как вздумается, подергивая за ниточки из-за спинки царских кресел? Какого-нибудь паренька, чей отец недавно сгинул в битве и чья мать никогда не вздумала бы пикнуть? Только налетел топор, да на крепкий сук, а? Моя жена сразу тебя раскусила… Эх, мне бы ее глаза, до того как на войну ушел… Ты схватил ее, и дочь мою тоже, кинул псам-сельговам на забаву, а сынишку моего сбросил с южного обрыва…

Юдокус вскинул руки, будто защищаясь, и, бледнея на глазах, залепетал: