Хозяин Амура - Хван Дмитрий Иванович (2011)

– А что тут такого? Человек печётся о своём деле, семье, а может, даже и стране, – проговорил Ярослав, пробегая глазами по докладам с Амура. – Сын твой в Албазине останется?

– Пусть при верфи будет, – кивнул начальник. – А если Строганов часть бизнеса предложит или слияние активов?

– Вполне возможно, – буркнул Петренко, отрываясь от чтения. – Почему нет? Если будет достойное предложение – можно работать вместе, но не давать ему прорывных технологий – ибо дров наломать всяко можно.

– Посмотрим, Ярослав…

– Пойду я тогда за ним, – отложив бумаги, местный воевода поднялся с кресла.

Спустя пару десятков минут дверь в кабинет открылась и внутрь вошёл молодой мужчина. Увидев Соколова, он улыбнулся и склонив голову, весьма вежливо поздоровался, не забыв спросить Вячеслава о его здоровье, здоровье супруги и детей. Вместе с высоким гостем в кабинет вошёл дородный мужчина с окладистой бородой, при нём были какие-то бумаги и небольшая сума. Он молча сел на лавку у окна, то и дело косясь на прозрачное стекло. Петренко сел на стул в начале длинного стола, Строганова Соколов пригласил сесть напротив себя.

– Дмитрий Андреевич, – спокойным тоном начал разговор Соколов. – Чем вызвал твой повторный приезд? Снова секреты наши вызнавать будешь?

Однако ответ Строганова озадачил Вячеслава. Не обращая внимания на не слишком учтивые слова хозяина Ангарии, он произнёс заранее подготовленные слова:

– Ведомо ли тебе, Вячеслав Андреевич, что нонче на Москве деется?

– О чём ты? Говори прямо, Дмитрий Андреевич, – отвечал Соколов.

– Государь наш, Алексей Михайлович, уж преставился, верно, – словно рассуждая, неспешно говорил Строганов.

Соколов кинул мельком взгляд на Петренко, но тот покачал головой – нет, жив ещё. По крайней мере, в Нижнем, в самой западной фактории с радиостанцией, подобного не знали.

– А ежели и жив, то до осени не доживёт, – как будто угадав сомнения ангарцев, проговорил Дмитрий. – А покуда Земский Собор соберут, год минует, а то и два…

Строганов внимательно смотрел на собеседника, ожидая его реакции на свои слова, однако князь ангарский молчал.

– Борька Морозов… Не любим людишками, не жалуют его и бояре с князьями… Говорят, – уклончиво продолжал гость, – Никита Иванович, дядька болезного государя нашего, замыслил на трон московский сам сесть. На хмельных пирах люди слышали его речи, на Милославских напраслину наводит…

– И Никита Романов тебе не по нраву? – усмехнулся Соколов.

– Отчего же, – развёл руки гость. – Да токмо рыжий он, да и детьми его Создатель не одарил. Бают, не хорошо се.

– Кто бает? – на автомате произнёс Соколов.

– А народишко! – махнул рукой Строганов. – Не примет он Никитку, потому как тот многое у немцев перенял, и в платье немецком ходит, и музыку немецкую же слушает. Даже холопов своих одел в немецкие кафтаны. Патриарх наш, святейший кир Иосиф потому не жалует Никитку, да не может управу на него найти.

Потом Строганов пустился в описание тяжкой доли людишек, коих «мошна Борькина придавила». Мол, устал народишко от налогов, коих всё больше становится. Скоро взбунтуется этот самый народишко, не сейгод, так опосля.

– Что ты предлагаешь, Дмитрий Андреевич? – остановил Строганова Соколов. – Ты же за этим осилил тяжёлый путь до Ангары? Моё дело какое?

– А что государю прежде давал, что данскому королю посылал – то мне дай! – изменился в лице Строганов, став похожим на хищную птицу. – Знаю я нужду твою – будут тебе людишки! Много людишек! Токмо дай мне оное!

– Зачем тебе? – удивился Вячеслав. – Как я знаю, ты и пушки льёшь, и воинов у тебя во множестве.

– А не то всё это! – воскликнул Дмитрий. – Ты токмо знай, убытку тебе не будет никакого! Уж я слово даю! А то и мастеров дай, не обижу…

– Смуту новую учинить хочешь? – нахмурился Соколов.