– Я хотел бы выслушать вас, – отвечал Грауль. – Почему вдруг вашу весьма уважаемую семью так запросто свергли, убрали со всех постов, лишили замков и поместий?

– Вы спрашивали отца об этом, – устало говорил швед. – Что же, я повторю… Неудачи в войне нужно переложить на чьи-то плечи, так? Но королевский двор не может быть запятнан! Верно?

– Наверное, – пожал плечами Павел, с интересом посматривая на розовеющее лицо собеседника.

– Интриги тоже не вчера придумали, – продолжил Оксеншерна, посмеиваясь. – Не всем нравилось то, что наша семья прибрала к рукам лучшие посты в королевстве. Многие были бы не прочь занять эти места сами. Но в открытое противостояние с отцом… – хохотнул Йохан, расстёгивая верхние пуговицы камзола – в комнате было жарко натоплено. – Не дерзнул бы вступить никто! Покуда Кристина не дала к этому повода, устроив истерику после потопления армии Горна.

– Разве в этом виноват Аксель? – удивился Павел.

– Кто же ещё! – хмыкнул Йохан нарочито громко. – Потому отца и отправили в Эстляндию, хотя должность наместника должна была вскоре стать моей, – кисло улыбнулся он, отирая лицо расшитым узорами платком. Ну а потом мой отец неожиданно попадает в плен, происходит буча при дворе…

– Делагарди? – спросил ангарец.

– Они поначалу интриговали против отца, но потом оба отговаривали Кристину от излишнего проявления гнева, – махнул рукой швед, грустно усмехнувшись. – Потому обошлось только нами… Остальных, даже дядюшку Габриеля Бенгтссона, не тронули! Обошлось, зато… – задумался сын опального риксканцлера.

– Что вы имеете в виду? – нетерпеливо спросил Грауль.

– Партия Кристины выиграла, война в Европе для Швеции закончена, – развёл руки в стороны Йохан. – Она хотела покончить с войной, опасаясь Польши, но борьба с Польшей – это именно то, что ждёт Швецию, если, конечно, наши солдаты не оставят восточную Померанию полякам.

***

Ночью чутко спавший Павел проснулся от непонятного шума, коим наполнился первый этаж. Вскоре по ступеням, ведущим наверх, в его комнаты, застучали сапоги. Ангарец достал из-под подушки револьвер, встал с кровати и принялся шарить по верху небольшого шкафчика в поисках спичек, чтобы зажечь лампу. Тут же в дверь его спальни забарабанили самым бесцеремонным способом.

– Павел Лукич! – раздался вдруг донельзя взволнованный голос Есения. – Открывай! Государь преставился!

Ангарец бросился к двери, мгновенно отодвинув громко лязгнувший засов.

– Да ты что?! – взволнованно произнёс Павел, опуская руку парня, держащую фонарь у самого его лица. – Когда?

– Сегодня, днём ишшо! – Есений неотрывно смотрел на ангарца широко открытыми глазами.

– Кто известил? – спросил Грауль, одеваясь. – Да посвети мне фонарём!

– Дьяк приходил, с приказа Большого Дворца, тот самый, что бывал уж летом, – затараторил Есений. – Да сразу и ушёл! Тебя, Павел Лукич, ждать не мочно ему уж было, бо страху он безмерно имал.

Начальник Ангарского Двора, задумавшись, вдруг присел на стоявшую рядом низенькую лавочку, оставив в руках вязаный свитер. Прислонившись к стене, он лихорадочно обдумывал, чего ожидать с самого утра? И Никита Иванович не преминет воспользоваться шансом выкинуть из Кремля регента, да и Борис Морозов сделает всё, чтобы удержаться у трона. Он, несомненно, будет ратовать за царствование вдовы Государя. А значит, схватки за власть никак не избежать. Главное, как думал Павел, переждать эту бучу, оставшись в стороне. А уж наладить отношения с любым из конкурентов будет несложно.

– Есений, зови ко мне Никодима Ивановича, но прежде будите дворню. Пусть мужики будут наготове. Мало ли чего…

– Так ведь уже, – проговорил парень. – Дубинки да топорки выдали.

– Как бы арсенал не пришлось отмыкать, – махнул рукой ангарец. – Ступай за Никодимом!