Богам божье, людям людское - Красницкий Евгений Сергеевич (2010)

— Бывает, Лешенька, бывает. И поселила в этом солнечном уголке Юлькин образ. Бурей с Юлькой тетешкается, Ягодкой зовет, всякие вкусности, да подарки таскает. Настена, правда, не все позволяет принимать, что б не избаловал девку, но… Ты, вообще, можешь себе представить Бурея ласковым, улыбающимся, сюсюкающим?

Алексея так поразили последние слова Анны, что вместо ответа, он издал горлом какой-то булькающий звук.

— Не можешь? Вот и я не поверила бы, если б сама не видала. А теперь скажи: могу ли я, при таких раскладах, осмелиться хоть какой-то вред Юльке нанести? Понял, да? Так что, не Юлька ошиблась, а сама Настена ошибается — не надо меня ни от чего предостерегать… только на самого Мишаню и надежда…

— Ну, вы, бабы… Погоди! Как это на самого Мишаню?

— А вот так! — Анна, казалось бы не изменила позу, почти и не шевельнулась, но сейчас это была уже не женщина, уютно укутанная руками любимого мужчины, а опасный зверь, припавший к земле перед прыжком. — Знаешь, что он мне недавно сказал? «Все-то вы, женщины про нас знаете, кроме одного: почему мы одних любим, а на других женимся?» — Мурлыкающие нотки в голосе Анны ничуть не обманули Алексея, знал он такое «мурлыканье». — Юльку-то он любит… любит, я вижу, а вот жениться… Против воли его даже Настена не заставит — Юлька не позволит!

— Д… Кхе! Да что ж это у вас в Ратном творится-то? С виду все тихо-мирно, а как вникнешь… даже Нинея не может… обалдеть!

— А чему тут удивляться-то? — Анна, все с той же кошачьей грацией потянулась, выскользнувшая из-под одеяла рука напряглась и пальцы на ней скрючились наподобие когтей. — Нинея на волхву выучилась, а Настена с Юлькой ведуньями родились. Настена пятое колено, Юлька шестое. То, чему Нинее годами учиться приходилось, у них в крови от рождения.

— Тебе-то откуда знать? Можно подумать, ты сама ведунья…

— Ну… мало ли… — Пламя свечи на секунду отразилось в глазах Анны, и рука Алексея, как бы сама по себе, дернулась сотворить крестное знамение. Еле удержался. — Да не пугайся ты, не знаю я ничего такого… так — понемножечку…

— А я и не…

— Ага, а то я не вижу!

— Итить твою… — Алексей снова еле сдержал, но теперь уже не руку, а язык.

— Одного я только понять не могу, Лешенька: откуда у Мишани все это? Что-то не верится, что про «любим, да женимся» он в книгах у отца Михаила вычитал.

— Ну, не скажи, Медвянушка, в Писании про все есть… если не впрямую, то в толковании. А уж про всякие свадьбы, да женитьбы… Что-нибудь такое: «И взошел он в шатер ее, и познал ее. И отверз Господь чрево ее, и зачала она, и родила…».

— И чье же чрево Михайла отверз? Не Юлькино, я точно знаю!

— Да не Михайла, а Господь! — Алексей, заговорив о Святом Писании, вдруг почувствовал себя так, словно выбрался из зыбучего болота на твердую землю, к тому же и Анна снова, непостижимым образом, обратилась в обычную женщину. — Знаешь, Анюта, вышел у нас, однажды, спор. Я ж говорил, что был в моей ватаге болгарин расстрига. Так вот: поспорили мои удальцы с ним. Он говорит, что в Писании на любой случай пример найти можно… ну, конечно, не на мелочь какую-нибудь, вроде, как правильно кашу варить, или заплату на портки пришивать, а что-то серьезное. А они взялись какой-нибудь случай измыслить, чтобы такого примера не нашлось. И знаешь, не смогли! Или впрямую, или через истолкование, обязательно есть! Уж как они старались, и так, и эдак, такое придумывали, что и в жизни не бывает… Месяца полтора у нас такие благочестивые беседы шли, а потом болгарина убили. Э-э… Да! Так что, Михайла, если с умом…

— А про любовь там что-нибудь есть? — Анна поймала ладонь Алексея и втянула ее к себе под одеяло.

— Да сколько хо… Гм… а то ты сама не знаешь!

— Не-а, не знаю, расскажи, Лешенька.