Богам божье, людям людское - Красницкий Евгений Сергеевич (2010)

— …Коли ты о войске возмечтала, то не бывает войска без князя, как и князя без войска! Есть он у тебя — настоящий князь? Не избранный, не поставленный, не самозваный, а природный — князь по крови и по духу? Видать есть, коли ты войском озаботилась! У нас тоже есть!

«Это он о ком?»

— А осенен ли твой князь благостью богов, способен ли наделить землю свою благополучием, призвать на нее благословение и защиту высших сил? Наш может! Ему и Макошь и Перун благоволят, и от Креста он милостью не обделен, да и Велес твой к нему добр!

«О вас, сэр Майкл, о вас, о ком же еще?».

— А прославлен ли твой князь истинно княжьим делом — градостроением? Ведь никто, кроме князей, от веку города не ставил[23]! Наш один городок уже заложил!

«Что он несет? Да я же без Нинеи ничего бы…».

— А даровано ли твоему князю воинское искусство? Удачлив ли он, храбр ли, почитает ли его дружина? Наш храбр, удачлив и люди ему подчиняются охотно! Вот, гляди! — Туробой швырнул под ноги Нинее добытый в Отишии посох волхва. — Кажись, второй уже? А?

«Вранье! Я в Куньем городище вообще не был!»

— А теперь самое главное — способен ли твой князь перенять удачу другого князя? Сможет ли одолеть в бою, перейдет ли к нему сила и удача побежденного[24]? Вспомни своего князя и погляди на нашего — кто кого одолеет?

«Ему что, Корней рассказал, что княжича Михаила соплей перешибешь? Да нет же! Он про Нинеины планы ничего знать не может — блефует, зараза, но как блефует!».

— На этом все! — совершенно неожиданно закруглился Туробой. — Нужное ты услыхала. Поймешь — твое счастье, не поймешь — твоя беда! Пошли, парень!

Туробой ухватил Мишку за плечо и, чуть ли не силой, поволок его к сидящим в седлах опричникам, задев ногой и опрокинув опустевшую скамью, на которой они до того сидели.

«Ну, это уж хамство, господин бургомистр! Можно было бы и аккуратнее, прямо, как дверью хлопнул».

Оглянувшись, Мишка увидел, что Нинея склонилась над лежащей на земле Красавой.

— Дядька Аристарх, ты Красаву-то не убил, часом?

— Оклемается, от этого не умирают… зато и наказания от старухи избежит, то на то и вышло, а урок нужный получила! Нет, ну это ж надо так обнаглеть! Отроками она повелевать взялась! Козявка, едрен дрищ! Ничего, теперь в разум войдет…

— Если вообще разума не лишится… — неуверенно пробормотал Мишка — дите ж еще совсем…

— Вот с малолетства и надо вразумлять! Меж бабья пускай свои выкрутасы творит, среди холопов! С вольными смердами, уже как выйдет, а перед воином баба, волхва она или не волхва, только в одном виде быть должна: глаза в землю, язык в жопе, руки на пи…е!

— Ну уж… — Мишка от такого пассажа даже слегка опешил.

— Не «уж», а «так»! Иной вид может быть только по приказу… и еще, когда баба воина из похода или долгой отлучки встречает! Тогда: в правой руке чарка, в левой — закуска, подол — в зубах! И никак иначе!

Подобные высказывания, да еще со смачной присказкой «едрен дрищ», были настолько нехарактерны для ратнинского старосты, обычно степенного и выдержанного, не склонного к ругани, что Мишка даже споткнулся на ровном месте. Потом, правда вспомнилось «в тему», как призванные на армейские сборы, с виду вполне приличные мужики, надев форму и оказавшись в казарме, превращались вдруг в такое жлобье… Видимо, тут имел место тот же эффект — смена имиджа — староста слишком вошел в роль сурового воина, вправляющего мозги глупым бабам и подросткам.

— А ведь ты соврал, Окормля! — поведал неожиданно Туробой, умащиваясь в седле.

— А?

— Помнишь, ты ляпнул, что волшбу творить в крепости, под сенью креста, все равно, что гадить на чужом капище?

— Да… а что такое?