Ассегай - Уилбур Смит (2009)

Кермит поднялся наконец, шагнул к льву и, словно перед святилищем, опустился на колени. Лицо его лучилось. С минуту он рассматривал огромную голову зверя. Грива начиналась в двух дюймах над непроницаемыми желтоватыми глазами, уходила назад густыми черными волнами, спускалась по шее к массивным плечам и заканчивалась примерно на середине широкой спины.

— Оставь его, — сказал Леону Маниоро. — Попу Хима принимает в сердце дух льва. Так должно быть. Так человек становится настоящим воином.

Солнце уже село, когда Кермит подошел к костру, у которого сидел Леон. Ишмаэль соорудил из поленьев что-то вроде двух табуреток и стола, на который поставил две кружки и бутылку. Американец с любопытством посмотрел на нее.

— Виски «Буннахабхейн», — пояснил Леон. — Тридцать лет выдержки. Выпросил у Перси. На случай если нужно будет что-то отпраздновать. Жаль, он отдал только половину. Сказал, что для таких, как ты, оно слишком хорошо.

Он разлил виски по кружкам, протянул одну Кермиту.

— У меня странное ощущение.

— Понимаю. Сегодня было твое крещение огнем.

— Да! — кивнул американец. — Да. Верно. В этом было что-то мистическое, почти религиозное. Со мной случилось нечто необычное и удивительное. Я чувствую себя другим человеком… не таким, каким был, а лучше… Я… — Он замялся, подыскивая подходящее слово. — Я как будто заново родился. Тот, прежний «я» был боязлив и неуверен в себе. Этот никого и ничего не боится. Теперь я знаю, что могу выставлять миру свои условия.

— Понимаю, — снова кивнул Леон. — Обряд перехода.

— С тобой тоже такое случалось?

Леон отвернулся. Перед глазами встала врезавшаяся в память картина: бледные обнаженные тела на высушенной солнцем земле. В ушах снова засвистели стрелы нанди, спина напряглась под тяжестью раненого Маниоро.

— Да, но… у меня было по-другому.

— Расскажи.

Леон покачал головой.

— О таких вещах много говорить не стоит. Слова лишь принижают их значение.

— Конечно. Это нечто очень личное.

— Вот именно. — Леон поднял кружку. — Не нужно стараться облечь все в слова. Достаточно того, что мы понимаем это сердцем. Масаи называют людей, разделяющих общую истину, братьями по крови воинов.

Выпили. Помолчали.

— Я сегодня, наверно, не усну, — сказал Кермит.

— Я посижу с тобой.

Молчание не мешало, но через какое-то время они стали вспоминать подробности, обмениваться впечатлениями об охоте: как прозвучал первый рык, какого роста был лев, как быстро он бежал. Уровень виски в бутылке понемножку опускался.

Незадолго до полуночи из темноты донесся стук копыт и голоса. Говорили на английском. Кермит привстал.

— Кого там еще черти принесли?

— Есть у меня одна догадка, — усмехнулся Леон, поворачиваясь к вступившему в круг света мужчине в бриджах для верховой езды и широкополой шляпе.

— Добрый вечер, мистер Рузвельт, мистер Кортни. Я тут проезжал мимо и подумал, почему бы не заехать…

— Мистер Эндрю Фэган. Надеюсь, вы не станете возражать, если я назову вас лжецом. Вы преследуете нас уже две недели. Днем и ночью. Мои следопыты постоянно натыкаются на ваши следы.

— Перестаньте, мистер Кортни, — рассмеялся Фэган. — «Преследуете» слишком сильное слово. Но скрывать не стану, меня, как, впрочем, и весь остальной мир, интересует, что вы задумали. — Он снял шляпу. — Нам можно с вами?

— Боюсь, мистер Фэган, вы немного опоздали, — сказал Кермит. — Сами видите, бутылка практически пуста.

— По счастливому стечению обстоятельств, у меня как раз завалялась запасная в рюкзаке. — Фэган повернулся к своему фотографу: — Карл, будь добр, возьми ту бутылочку виски и возвращайся сюда. — Через пару минут, когда все отведали «Джека Дэниелса», репортер снова закинул удочку: — Как охота? Было что-нибудь интересное? Мы вроде бы слышали выстрелы.

— Расскажи ему, Леон.

Кермит с радостью поведал бы о своем триумфе сам, но не хотел показаться хвастуном.