Борьба за свободу - Саймон Скэрроу (2011)

— Послушай, сын, нас везут на рынок рабов, — осторожно заговорила Ливия. — Децим приказал продать нас в рабство, чтобы покрыть долг. Я думаю, Децим пытается увезти нас как можно дальше от Левкадии, потому что боится, что кто-нибудь узнает, как он поступил, чтобы вернуть свои деньги.

Марк с трудом воспринимал ее слова. Мысль о том, что его продадут в рабство, стала для него еще одним ударом. Из всех судеб, какие могли выпасть на долю человека, рабство было наихудшей. Раб не считался человеком, он был просто предметом. Марк посмотрел на мать:

— Они не могут продать нас, мы свободные люди. Мы — римские граждане.

— Могут, если мы неспособны выплатить долг Дециму, — печально ответила она. — В этом отношении он действует по закону, но он знает, что если кому-нибудь станет известно, что он убил одного из ветеранов Помпея и продал в рабство его семью, то его жизнь может стать очень трудной, если Помпей услышит об этом. — Она приподняла голову сына за подбородок и посмотрела ему в глаза. — Нам нужно быть осторожными, Марк. Термон сказал, что побьет нас, если мы хоть намекнем кому-нибудь о случившемся. Ты понимаешь?

Марк кивнул и спросил:

— Что мы можем сделать?

— Сделать? В данный момент ничего. — Она отвернулась и вновь заговорила дрожащим от отчаяния голосом: — Боги покинули меня. После всего, что случилось, возвратить меня в рабство — это жестоко. Слишком жестоко.

Марку вдруг стало холодно. Что она хочет этим сказать? Возвратить ее в рабство?

— Мама, ты что, была рабыней?

Не поворачивая головы, она ответила:

— Да.

— Когда?

— Когда я была ребенком, Марк.

— Не может быть!

— Когда мне было четыре года, меня продали хозяину в Кампании, это южнее Рима. Больше шестнадцати лет я была рабыней, пока Спартак и его мятежники не пришли и не освободили нас всех.

— Ты присоединилась к Спартаку?

Марк припомнил все истории, которые отец рассказывал ему о большом восстании рабов. И все это время мать хранила молчание! Он кашлянул:

— Отец знал?

Она повернулась к нему, горько улыбнулась.

— Конечно, Тит знал. Он был там, в последнем сражении. Он нашел меня в лагере рабов, когда легионеры грабили его. Он заявил, что я — его военный трофей, — сказала она с горечью. Потом сглотнула и продолжила спокойнее: — Вот как мы встретились, Марк. Я была его рабыней. Его женщиной. Первые два года, пока он не дал мне свободу при условии, что я стану его женой.

Марк молчал, обдумывая услышанное. Ему и в голову не могло прийти, что его родители встретились подобным образом. Они всегда были рядом с ним, не меняясь, и мысль о том, что у них могла быть совсем разная жизнь, никогда не возникала у него. Правда, отец рассказывал о своей жизни в легионе, но в глазах Марка герой этих рассказов был не молодым Титом, а просто другим человеком. Марк всегда воображал отца таким, каким видел теперь. Он поправил себя: каким был отец, когда был жив. Потом он еще что-то вспомнил и снова взглянул на мать:

— Мятеж рабов был десять лет назад, верно?

— Да.

— И мне десять лет. Если ты вышла замуж за отца через два года, значит я родился рабом.

Она покачала головой:

— Тит объявил тогда, что ты — его сын и поэтому свободный с момента рождения.

— Ясно.

Марк не знал, что и думать. Эта новость и сама по себе была достаточно болезненной для него, а если прибавить все то, что случилось после прихода солдат на ферму… Горький смех матери прервал его мысли. Он озабоченно посмотрел на нее. В темных глазах матери было что-то такое, словно она сходит с ума.

— Мама! Что тут смешного?

— Смешного? Ничего. — Губы ее дрожали. — Просто я родилась свободной во Фракии, а еще ребенком стала рабыней. Спартак освободил меня, потом я опять стала рабыней, пока твой отец не освободил меня. А теперь? Опять рабыня.