Беглая монахиня - Филипп Ванденберг (2011)

— Но я, — продолжил толстяк, — поступлю с вами великодушно и с христианским милосердием, как и подобает моему высокому сану. Приходите в «Зеленое дерево» на тарелку вечернего супа. Шуты получат горячее и по кружке пива. А завтра чтобы вас не было в городе. Надеюсь, мы поняли друг друга!

Сопровождаемый ландскнехтами епископ Конрад удалился в направлении моста через Майн, еще до того как Великий Рудольфе спустился на землю. Когда зазывала рассказал ему

о реакции епископа, тот, видимо, не успев прийти в себя после восхождения, разбушевался и принялся размахивать руками, борясь с воображаемым противником. Потребовалось еще какое-то время, прежде чем он успокоился.

— Мы уезжаем сегодня же! — выкрикнул он вне себя. — А горячее, которое он нам обещал, пусть засунет себе в задницу, толстобрюхий господин епископ! Наших запасов хватит еще как минимум на десять дней. Вниз по Майну есть достаточно мест, где наше появление будет вознаграждено звонкой монетой: Вертхайм, Мильтенберг и Аморбах, не забудем и Ашаффенбург с Ганау. Я уж молчу о Франкфурте. Так что пакуйте вещички!

Мимо Магдалены события сегодняшнего дня проплыли, подобно сказочным картинкам. И лишь когда она у колодца с мыла свой маскарад, превративший ее в мнимую покойницу, которая никому не понадобилась, девушка полностью пришла в себя и в расходящейся кругами воде узнала себя, беглую монахиню Магдалену. Она уже давно поняла, что свобода, на которую ей пришлось променять строгую монастырскую жизнь, обернулась для нее ежедневной борьбой за выживание, сопряженной с тысячей опасностей.

Хотя они по-прежнему делили один вагончик, Магдалена и Мельхиор отдалились друг от друга, без всякого злого умысла. Вероятно, оживление их детской привязанности было продиктовано той вынужденной общностью, которая свела их. От Магдалены не укрылось и то, что Мельхиор все чаще искал общества гадалки Ксеранты. Она не была особо привлекательной, но мужчины и в ведьме увидят красавицу, если приспичит.

Ее новая жизнь представляла постоянно меняющуюся череду странствий и маскарада, напряженных усилий и скуки и, честно говоря, была такой же никчемной, как жизнь в стенах монастыря. С той лишь разницей, что последняя была скорее пригодна для облегчения нечистой совести, с которой человек уже появляется на свет.

Подобные мысли бродили в голове у Магдалены, когда цирковой обоз, проезжая по мосту через Майн, покидал город. Неожиданно кто-то дернул ее за рукав. Маленький мальчик лет десяти или двенадцати, смотревший на нее снизу вверх, сказал:

— Мне велели передать артистам, что, пока их не было, в фургон Великого Рудольфо проникли двое мужчин, из тех, что на «ты» с епископом. Мой отец не знает, важно это для вас или нет, но сказал, что артисты должны знать.

— А кто твой отец? — полюбопытствовала Магдалена.

— Мой отец — Йорг, сын великого Рименшнайдера, которому люди епископа переломали руки. Дед говорит, что он никогда уже не сможет вырезать Мадонну. Но если бы даже смог, все равно никогда бы больше не стал этого делать.

Выпалив все это, мальчишка исчез так же стремительно, как и появился.

На полпути к Вертхайму, выехав к пойменному лугу, труппа остановилась на ночевку. Магдалена зашла в фургон к Рудольфо, чтобы рассказать о таинственном вторжении. Впрочем, новость, похоже, не слишком взволновала его. Напротив, Рудольфо усмехнулся, словно предполагал нечто подобное. Проверив железный замок на двери, оказавшийся неповрежденным, он окончательно смирился с новостью и заметил:

— Негодяев везде хватает, но они сильно ошиблись, если рассчитывали найти у меня несметные богатства. Во всяком случае, ничего из моих вещей не пропало.