Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона - Даниэль Дефо (1720,1724)

Он схватил две циновки, попросил одного из наших высечь огонь, повесил циновки на конце шеста и поджег. Они запылали, изрядно осветив все вокруг. При виде этого звери отступили – сейчас мы слышали их рычание и рев на бóльшем расстоянии.

– Что ж, – заметил пушкарь, – это средство годится, жаль только жечь циновки, ведь они служат нам и подстилками, и одеялами.

Он вернулся в палатку и изготовил нечто вроде искусственных петард.

Несколько штук он передал часовым, чтобы они имели их под рукою на всякий случай, а одну большую прикрепил к шесту и поджег. Она горела так долго, что на этот раз животные оставили нас в покое.

Как бы там ни было, но общество зверей начало утомлять нас, и, чтобы отделаться от них, мы вновь пустились в путь на два дня раньше, чем собирались. Пустыня все не заканчивалась, не было даже видно признаков ее конца. Но теперь мы обнаружили, что она покрыта какой-то зеленью; благодаря чему наш скот не голодал. Во-вторых, оказалось, что в озеро впадает много речонок; таким образом, пока местность была низменная, мы находили достаточно воды, и это очень облегчало нашу поклажу. Мы шли еще шестнадцать дней, но до лучших мест не добрались. Затем местность начала понемногу повышаться, из чего мы заключили, что воды нам не хватит, и наполнили все наши пузыри-бутыли. Мы продолжали незаметно подниматься в продолжение трех дней и внезапно обнаружили, что находимся на вершине большой цепи возвышенностей, хотя и не столь высоких, как первая.

Взглянув вниз, по другую сторону холмов, мы, к великой своей радости, увидели, что пустыня закончилась и дальше местность обильно покрыта зеленью, деревьями и пересечена большой рекой. Мы не сомневались в том, что найдем там людей и скот. По словам нашего пушкаря, который вел подсчеты, мы прошли около четырехсот миль по пустыне, сделав переход за тридцать четыре дня. Таким образом, в целом мы прошли около тысячи ста миль намеченного пути.

Мы в тот же вечер охотно спустились бы с холмов, но было уже слишком поздно. На следующее утро мы передохнули в тени каких-то деревьев, что было весьма приятно, ибо солнце больше месяца пекло нас, а на пути не было даже деревца, чтобы укрыться. Местность нам очень понравилась – особенно по сравнению с той, откуда мы пришли. Здесь мы убили нескольких оленей, которых много водилось в лесах, а также животное вроде козы, мясо которого оказалось очень вкусным, но это была не коза. Мы нашли также множество птиц, похожих на куропаток, но несколько меньших по величине и почти ручных. Словом, мы чувствовали себя хорошо. Людей, однако, здесь не оказалось; по крайней мере мы не встречали их в продолжение нескольких дней пути. Как будто для того, чтобы умерить нашу радость, каждую ночь нас тревожили львы и тигры. Слонов же мы не видели совершенно.

После трех дней пути мы подошли к реке, увиденной еще с холмов и названной нами Золотой рекой. Оказалось, что течет она к северу[52], это была первая на нашем пути река, протекавшая в этом направлении. Течение ее было очень быстрым. Наш пушкарь, вытащив свою карту, уверял меня, что либо это река Нил, либо же она впадает в то большое озеро, откуда, говорят, Нил вытекает. Он разложил свои планы и карты, в которых я, благодаря его урокам, стал хорошо разбираться, и заявил, что постарается убедить меня в этом. Действительно, он все так ясно объяснил, что я пришел к тому же выводу.

Я никак не мог взять в толк, почему пушкарь так интересуется этим, но он продолжал развивать свою мысль и заключил так:

– Если эта река – Нил, почему бы нам не построить еще каноэ и не спуститься вниз по реке, вместо того чтобы рисковать на пути к морю встретить еще пустыни и палящие пески? Даже если бы мы и добрались до моря, оттуда попасть домой нам будет так же трудно, как и с Мадагаскара.