Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона - Даниэль Дефо (1720,1724)

Был среди пленных рослый, статный, красивый парень, к которому остальные относились с глубоким почтением, – он, как мы выяснили впоследствии, оказался сыном одного из туземных царьков. Отец его, похоже, был убит первым же нашим залпом, а сам он ранен одним выстрелом в руку, другим – в бедро. Вторая пуля попала в мясистую часть, рана сильно кровоточила, так что парень был полумертв от потери крови. А что до первой пули, то она раздробила дикарю запястье, и обе эти раны сделали его ни на что не годным, так что мы решили бросить его. Поступи мы так, через несколько дней парень умер бы. Но, заметив почтительное отношение дикарей, я решил извлечь из этого пользу, сделать его, скажем, кем-то вроде начальника над остальными. Поэтому я поручил лекарю осмотреть его, а сам постарался приласкать беднягу как мог, знаками объяснив, что мы его вылечим.

Это внушило еще больше уважения туземцев к нам: они решили, что мы не только умеем убивать на расстоянии чем-то невидимым (пуль они, понятно, не видели), но умеем и вылечивать. Тогда молодой князек (так мы впоследствии называли его) подозвал к себе семерых дикарей и что-то сказал им. О чем они говорили, мы не знали, но все семеро незамедлительно подошли ко мне, упали на колени, подняли руки и принялись делать умоляющие знаки, указывая на место, где лежал один из убитых. Потом один из них подбежал к телу и, приподняв его, указал на рану в голове: человек был убит пулей, прошедшей через глаз. Другой негр ткнул пальцем в лекаря. Прошло немало времени, прежде чем кто-то из нас смог понять, в чем дело: они добивались, чтобы мы исцелили также убитого отца этого князька, сраженного пулей в голову.

Мы поняли их, но не сказали, что не можем сделать это, а объяснили, что убиты те, которые первыми напали на нас и вызвали нас на бой. Этих людей мы ни в коем случае не оживим. Если другие поступят так же, мы убьем и их. Но если он, князек, пойдет с нами по доброй воле и будет поступать так, как мы ему прикажем, мы не дадим ему умереть и вылечим его руку. В ответ на это он приказал своим людям принести что-то. Когда они вернулись, мы увидели, что это была стрела. Он взял ее в левую руку (правая бездействовала из-за раны) и направил на солнце, а затем, переломив стрелу, ткнул себе острием в грудь и отдал обломок мне. Это обозначало, как я узнал впоследствии, клятву: пусть солнце, которому он поклоняется, убьет его стрелой, если он перестанет быть мне другом. Острие же стрелы, переданное мне, означало, что я являюсь тем человеком, в верности которому он поклялся. И ни один христианин никогда не был верен клятве так, как этот дикарь, ибо много трудных месяцев он служил нам верой и правдой.

Я отвел его к лекарю. Тот немедленно перевязал рану на ноге и обнаружил, что пуля не застряла, а, только зацепив бедро, вышла наружу. Эта рана вскоре зажила, точно ничего и не было. Что же касается руки, то оказалось, что одна из костей, соединяющих запястье с локтем, сломана. Эту кость лекарь соединил, уложил в лубки, а после в повязку, которую закрепил дикарю на шее, и знаками объяснил ему, что рукой шевелить нельзя. Князек слушался так исправно, что сидел и двигался лишь тогда, когда лекарь разрешал ему это.

Немалых трудов стоило объяснить негру, каково наше предприятие и как мы решили использовать его людей. Трудно было научить его понимать наши речи, хотя бы таким словам, как «да» и «нет», и тому, что они обозначают, и приучить его к нашему способу разговаривать. Но он очень охотно учился всему, чему я обучал его.

В первый же день он понял, что мы решили взять с собой съестное, и знаками объяснил, что это ни к чему, так как в продолжение сорока дней пути мы будем находить достаточно еды. Очень трудно нам было понять, когда он хотел обозначить «сорок», ибо цифр он не знал и заменял их какими-то словами. Наконец по его приказанию один из негров разложил сорок камешков, чтобы показать нам, в течение скольких дней пути у нас будет достаточно еды.