Власть меча - Уилбур Смит (1986)

– Не могу ударить тебя. Это неправильно. Неуважительно.

– Значит, мы говорим об уважении, а не о боксе? Мы говорим о пудре и женских перчатках? – взревел дядя Тромп. – Я думал, ты хочешь драться. Думал, ты хочешь быть мужчиной, а вижу сопливого хнычущего малыша. – Он заговорил писклявым фальцетом. – Это неправильно, дядя Тромп. Неуважительно, – передразнил он.

Неожиданно его правая рука устремилась вперед и открытая ладонь ударила Манфреда по щеке, оставив на коже алый отпечаток пальцев.

– Уважение тут ни при чем, йонг. Ты трусишь. Вот кто ты – трусливый маленький нюня. Ты не мужчина! Ты никогда не будешь бойцом!

Стремительно мелькнула вторая огромная лапа. Она ударила так быстро и неожиданно, что Манфред едва ее увидел. Боль заполнила его глаза слезами.

– Надо найти для тебя юбку, девчонка, желтую юбку.

Дядя Тромп внимательно наблюдал за ним, следил за глазами и молча молился – ну же, ну! – продолжая поливать презрением крепкого парня, а тот, смущенный и ошеломленный, отступал. Тромп шел за ним и новым ударом разбил Манфреду нижнюю губу, размозжив о зубы мягкую плоть и оставив полоску крови на подбородке.

«Давай! – молча призывал он, продолжая вслух выкрикивать оскорбления. – Давай, пожалуйста, давай!»

И с огромной радостью, от которой распирало грудь, увидел – вот оно! Манфред набычился, и его глаза изменились. Они вдруг блеснули холодной желтизной, взгляд стал непроницаемым, как у льва перед прыжком, и молодой человек кинулся на дядю.

Хотя тот ожидал этого и молился, чтобы это произошло, скорость и свирепость нападения застали дядю Тромпа врасплох. Только старое чутье боксера спасло его: кулаки Манфреда лишь задели его висок и взъерошили бороду. В первые несколько отчаянных секунд у Тромпа не было времени думать. Чтобы устоять на ногах, чтобы удержать на расстоянии сотворенного им свирепого и яростного зверя, требовались весь ум и все внимание.

Потом давно забытые опыт и боксерское мастерство вернулись, и он принялся нырять, и уворачиваться, и легко танцевать у самых границ досягаемости ударов мальчишки, отражая яростные удары, наблюдая и оценивая, словно сидел в кресле у ринга, и с растущей радостью видя, как этот необученный юнец с равной силой и мастерством использует оба кулака.

«Прирожденный двурукий боксер! Он не предпочитает правую и отрабатывает плечами каждый удар, хотя его этому не учили», – восхищался дядя Тромп.

Потом поглядел Манфреду в глаза и почувствовал холодок при мысли о том, кого выпускает в мир.

«Он убийца. – Тромп признал это. – У него инстинкт леопарда, который убивает ради вкуса крови и удовольствия. Он больше не видит меня. Он видит перед собой только добычу!»

Эта мысль отвлекла его. Он пропустил удар правой рукой в предплечье, и его зубы лязгнули, а кости в лодыжках заныли. Он знал, что скоро его рука от плеча до локтя превратится в синяк; дыхание обожгло горло. Ноги отяжелели. Сердце стучало о ребра. Двадцать два года он не выходил на ринг. Двадцать два года еды, приготовленной Труди, и напряженных упражнений за письменным столом и за кафедрой проповедника, а этот юноша перед ним, точно машина, безжалостно теснит его, бьет обоими кулаками, желтые глаза с убийственной близорукостью сосредоточены только на нем.

Дядя Тромп собрался; он дождался, чтобы Манфред взмахнул правой рукой и на мгновение открылся, и нанес контрудар левой, свой лучший удар, тот самый, которым уложил черного Джефту в третьем раунде. Удар прошел, кость негромко стукнулась о кость.

Манфред ошеломленно опустился на колени, убийственный желтый огонь в его глазах погас, сменившись тупым изумлением. Он словно очнулся от транса.