Власть меча - Уилбур Смит (1986)

– Вот так-то, йонг. – Красивый голос Трубы Господней прерывали хриплые вдохи. – На колени и возблагодари своего Создателя. – Он сам тяжело встал на колени рядом с Манфредом и положил толстую руку ему на плечи. Поднял лицо и прерывающимся голосом обратился к небу: – Всемогущий Господь, благодарим тебя за сильное тело, которым Ты одарил Твоего юного слугу. Благодарим Тебя за его природный левый – понимая, что потребуется еще много тяжелого труда, – и униженно молим благосклонно взглянуть на наши усилия научить его работать ногами. Его правая рука – Твое благословение, за что мы всегда будем бесконечно благодарны, хотя ему придется научиться не телеграфировать за пять дней о своем намерении ударить.

Манфред все еще качал головой и тер подбородок, но на тычок большим пальцем в ребра послушно отозвался:

– Аминь.

– Мы начнем работу немедленно, о Господи, и изготовим в мастерской ринг, чтобы приучить мальчика ко вкусу веревок, и смиренно молим благословить это наше предприятие; просим также Твоей помощи, дабы всего этого не заметила законная супруга Твоего слуги Труди Бирман.

* * *

Почти ежедневно за полдень под предлогом посещения одного из прихожан дядя Тромп седлал пони и картинно выезжал через главные ворота, помахав жене, стоявшей на веранде. Манфред ждал его под деревьями рядом с главной дорогой на Виндхук, уже босой и одетый только в короткие штаны цвета хаки. Когда дядя Тромп подъезжал и пускал лошадь легким галопом, Манфред бежал рядом.

– Сегодня пять миль, йонг, вниз до моста через реку и назад, и сегодня мы сделаем это быстрей, чем вчера.

Перчатки, которые дядя Тромп незаметно вытащил из чемодана на чердаке, потрескались от старости, но они залепили трещины древесной смолой. Когда Тромп в первый раз надел их мальчику на руки и перевязал, Манфред поднял их к носу и принюхался.

– Запах кожи, и пота, и крови, йонг. Заполни им свои ноздри. Отныне ты его полюбишь.

Манфред хлопнул перчаткой о перчатку, и на мгновение в его глазах снова вспыхнул желтый свет, потом он улыбнулся.

– В них приятно, – сказал он.

– Ничего не может быть приятней, – согласился дядя Тромп и подвел Манфреда к набитому речным песком тяжелому холщовому вещевому мешку, и свисавшему с балки в углу мастерской.

– Для начала поработай левой. Это как с дикой лошадью: ее надо переупрямить, подчинить, объездить, научить не тратить силы зря. Пусть научится выполнять наши желания, не просто болтаться в воздухе.

Они вместе соорудили ринг – в четверть обычного размера, потому что больше в мастерской не было места, – глубоко вогнали в земляной пол угловые столбы и зацементировали их. Потом покрыли пол парусиной. Парусину и цемент пожертвовал один из богатых прихожан дяди Тромпа; «во славу Господа и Volk’а» – отмахнуться от такого призыва нелегко.

Саре, торжественно поклявшейся хранить тайну, – клятву сочинили вместе дядя Тромп и Манфред – разрешили присутствовать на тренировках, хотя она оказалась необъективной зрительницей и бесстыдно болела за молодого участника.

Проведя два тренировочных боя, после которых дядя Тромп хоть и остался невредим, но пыхтел, как паровоз, пастор печально покачал головой:

– Бесполезно, йонг. Либо надо найти тебе другого спарринг-партнера, либо мне самому нужно снова тренироваться.

Теперь пони оставляли пастись под деревьями, а дядя Тромп кряхтел и хмыкал во время долгих пробежек рядом с Манфредом, и капли пота на его бороде напоминали первый летний дождь.

Однако его выступающий живот чудесным образом сократился, и вскоре из-под слоя мягкого жира, покрывавшего плечи и грудь, появились жесткие мышцы. Постепенно раунды увеличились от двух до четырех минут, и Сара, назначенная официальным хранителем времени, отмеряла каждый раунд по дешевым серебряным карманным часам дяди Тромпа; часы искупали свою сомнительную точность величиной.