Власть меча - Уилбур Смит (1986)

Сидя в переполненном вагоне, где уже пахло, как в зверинце, где стоял едкий запах пота сотни разгоряченных тел и зловоние выгребной ямы, загипнотизированный мессианским взглядом и словами брата, Хендрик вспоминал великих черных правителей, вышедших из дымки африканской истории, возглавлявших сперва небольшой отряд, потом племя и наконец бесчисленные орды воинов, которые проносились по континенту, грабя, уничтожая и оставляя за собой пустыню.

Он думал о Мантатиси, и Чаке, и Мзиликази, о шангаанах и ангони[33] и во вспышке ясновидения видел их в самом начале пути, когда они сидели у какого-нибудь одинокого костра в глуши, окруженные небольшим отрядом последователей, опутывая их чарами, пленяя их воображение и дух с помощью тонкой нити слов и идей, воспламеняя своими мечтами и видениями.

«Я стою в начале дела, которое еще не в силах осознать, – думал он. – Все, что я делал до сих пор, было только обрядом посвящения. Вся борьба, убийства, тяготы – всего лишь закалка. Теперь я готов для дела, каким бы оно ни было, и поведет меня к нему Мозес Гама. Мне не нужно знать, что это за дело. Достаточно знать, что я иду туда, куда ведет он».

И он жадно слушал, как Мозес называет имена, которые он слышал впервые, и развивает мысли, новые и необычно возбуждающие.

– Ленин, – говорил Мозес, – это не человек, а бог, сошедший на землю.

И все с трепетом слушали рассказ о далекой северной земле, где племена объединились под руководством богочеловека Ленина, свергли царя и при этом сами отчасти стали полубогами.

Все зачарованно и возбужденно слушали, как он рассказывал им о войне, какой прежде не знал мир, и по их жилам пробегала доставшаяся в наследство от предков жажда битвы и стучала в их сердца, твердая и горячая, как головка боевого топора, когда, красная и сверкающая, она появляется из кузнечного горна. «Революция» – называл Мозес эту войну, и когда он объяснял им ее смысл, они думали, что могли бы тоже участвовать в славной битве, убивать царей и становиться полубогами.

Дверь в начале вагона с грохотом отошла в сторону. Вошел белый надсмотрщик и остановился подбоченясь, мрачно улыбаясь, и все опустили головы и уставились в пол, пряча глаза. Но те, кто сидел рядом с Мозесом, избранные, элита, начали понимать, где будет происходить битва и кто цари, которых они должны убить.

Надсмотрщик чувствовал напряжение в вагоне. Оно было так же ощутимо, как вонь немытых тел и зловоние поганого ведра в углу; атмосфера была насыщена электричеством, как воздух в полдень в мертвый день ноября перед началом больших дождей. Надсмотрщик быстро отыскал взглядом Хендрика, сидевшего в середине вагона.

«Одна гнилая картофелина, – мрачно думал он, – и весь мешок пропал».

Он коснулся дубинки на поясе. По собственному опыту он знал, что в тесном вагоне пользоваться хлыстом неудобно: он слишком длинный. А вот дубинка остановит любого – четырнадцать дюймов прочной древесины, конец просверлен и залит свинцом. Этой дубинкой он может сломать кость, пробить череп, если понадобится, или, слегка смягчив удар, только ошеломить человека, лишить сознания. Надсмотрщик виртуозно управлялся с дубинкой, как, впрочем, и с хлыстом, но всему свое место и время. Теперь было время дубинки, и надсмотрщик медленно двинулся по вагону, делая вид, что не замечает Хендрика, разглядывая по очереди лица людей, мимо которых проходил, угадывая в их мрачных мыслях новую мятежность и все более сердясь на человека, который затрудняет его работу.

«Следовало разобраться с ним с самого начала, – с горечью думал он. – Я едва не опоздал. А ведь я так люблю спокойную жизнь и легкие пути. Что ж, сейчас надо постараться сделать все возможное».

Проходя мимо, он небрежно взглянул на Хендрика и краем глаза заметил, что рослый овамбо чуть расслабился, когда он прошел дальше по вагону.

«Ты ждешь этого, мой мальчик. Ты знаешь, что это произойдет, и я не стану тебя разочаровывать».