Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли (2015)

И учить нас объединяться.

Так в беде и в радости оставайся собой, Ирландия,

Хотя судьба твоя печальна, как и их судьба.

И все же настоящие люди останутся тебе верны,

Как те, из девяносто восьмого года.

– Сильная песня, – отметила Алиса и отпила свой кофе со сливками.

– Под нее нам бы следовало пить приличный виски вроде «Джеймисон», – заметила я.

– Или «Бушмилс», – согласилась она.

На поверку не так уж и много в ней было от Джейн Эйр.

– Что ж, наши мятежи, может, и захлебываются, но песни у нас сильные. Вроде вот этой, про Родди Маккорли, – сказала я и напела первую строку: – «И Родди Маккорли уходит, чтобы умереть сегодня на мосту в Тумбридже…»

Официант с метрдотелем внимательно наблюдали за нами из-за очень старинной деревянной стойки.

– Un autre napoléon, s’il vous plaît,[127] – крикнула я им, а потом обратилась к Алисе: – Какая жалость, что император Наполеон не доставлял такое же удовлетворение, как эти славные пирожные.

Я засмеялась. Но Алиса не увидела в этом ничего смешного.

– Я помню, когда Анна написала эту песню про Родди Маккорли, – сказала она.

– Анна? Это та женщина, которая начала издавать газеты вместе с вами?

Она кивнула.

– Люди подхватили ее мгновенно. Это было в 1898-м, когда мы с Мод и Анной совершали тур по Ирландии в честь столетия восстания 1798 года.

Официант принес наши пирожные.

– Мы ходили из деревни в деревню, выступали с лекциями про бунт 1798 года, старались заставить людей, боровшихся с голодом и массовыми изгнаниями с земли, поверить, что все не так безнадежно, как им кажется. Наши предки сражались с Sassenach, и мы сможем. Мы были вместе: Анна, католичка из Белфаста, Мод, представительница Церкви Ирландии в то время, и я, методистка. Протестант, католик и диссентер[128] объединились, как когда-то надеялся Тон[129] и все остальные. Славные были времена, особенно в Донеголе. У людей там не было ничего, и тем не менее они угощали нас ирландскими картофельными оладьями и лепешками, тоже из картошки. Учились они очень быстро и сразу же запомнили мелодию той песни. Анна пела толпе по одной строчке, а они эхом повторяли ее.

Алиса снова тихонько запела:

– О Ирландия, Мать Ирландия!

Ты по-прежнему любишь их больше всего,

Тех бесстрашных, кто, смело сражаясь,

Пал на твою бесталанную грудь.

Но ни один из твоих погибших

Не бился в бою более отважно,

Чем те, кто сегодня идет навстречу своей судьбе

По мосту в Тумбридже.

– Здорово, – сказала я, – но очень печально. Как судьба мистера Рочестера, обгоревшего и слепого.

– За исключением того, что Родди Маккорли был реальным человеком. Когда он сражался в рядах Объединенных Ирландцев, ему было всего девятнадцать, – вздохнула она.

– Совсем юноша, – согласилась я.

– Он уже почти уехал в Америку, – продолжала Алиса, – но его предали.

– Очень жаль, – сказала я.

А про себя подумала: вот бы Господь помог всем мятежникам скрыться в Америке. И чтобы песня эта звучала иначе: «А молодой Родди Маккорли приехал в Бриджпорт и завел себе семью».

О Ирландия, Мать-Ирландия, разве ты не хочешь быть бабушкой? Почему тебя всегда нужно изображать с мертвым ребенком на руках? Дедушку Патрика, вероятно, повесили бы, как Родди Маккорли, если бы он вовремя не сбежал и не приехал в Чикаго.

– Он уехал, чтобы спасти нас, – рассказывала мне бабушка Онора. – Деньги, которые он заработал, копая канал Иллинойс-Мичиган, означали, что мы с Майрой сможем уехать и увезти твоего отца и всех твоих теть и дядь с собой. Все мы живы только благодаря ему. Так что ты обязана ему жизнью, Онора. Как и все твои кузены, кузины и все их дети на много поколений вперед.

А я тогда сказала:

– Ух ты. Я очень рада, что ему удалось сбежать!