Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли (2015)

Она выжидающе посмотрела на сидящего на кушетке мужчину, и он заговорил со мной:

– Я уже объяснял ей, что просто не могу. Я постоянно получаю полные отчаяния письма от своей матери, которая жутко напугана войной. Все в Милуоки боятся, что соседи повернутся против нас, если начнется война с Германией. Там все считают нас немцами, хотя на самом деле мы родом из Люксембурга.

– Милуоки? – удивленно переспросила я. – Так вы, значит…

Он протянул мне руку:

– Эдди Штайхен. Приятно познакомиться. Только я не расслышал вашего имени.

– А я…

Стоп, но кто я? Нора Келли из Чикаго? Уже нет. Если этот парень отправится обратно в свой Милуоки, он будет проезжать через Чикаго. И кто знает, с кем он там знаком.

– Я – Келли, – быстро ответила я. – Из профессиональных соображений я использую только фамилию.

Прозвучало убого и неубедительно даже для меня самой, но он улыбнулся.

– И вы из Чикаго, – добавил он.

Господи, он и это знает.

– Я сужу по вашему акценту. Нигде так не сглаживают «а», как в Чикаго.

Я улыбнулась. В конце концов, в Чикаго тысячи и тысячи разных Келли.

– А вы остаетесь тут?

– Да, остаюсь, – подтвердила я.

– Но разве ваша семья не будет беспокоиться? Не станет вас искать?

Внезапно он встал и исполнил первую строчку моей песни «Видел здесь кто-нибудь Келли?».

Жанна Пакен была в полном замешательстве, особенно после того, как я тоже поднялась и затянула продолжение куплета:

– «Ка»-«е»-«двойное эл»-«и»?

Видел здесь кто-нибудь Келли? Видели вы ее улыбку?

Дальше мы запели уже дуэтом:

– О, у нее рыжие волосы и голубые глаза,

Она ирландка до мозга костей.

Так видел здесь кто-нибудь Келли?

Келли с Изумрудного Острова?

Закончив, мы засмеялись и зааплодировали друг другу. «И все-таки я люблю американцев», – подумала я с полной уверенностью, что Жанна Пакен сейчас вышвырнет отсюда нас обоих. Но ей удалось сделать вид, будто ничего особенного не произошло, и мы снова сели.

Я заявила Эдди, указывая на журнал:

– Знаете, я не смогу повторить это. Вы настоящий художник.

– Покажите нам образцы ваших работ, – скомандовала мадам Пакен.

– Я не могу, я…

– Бросьте, Келли. Художник не имеет права быть робким, – подбодрил меня Эдди.

Я открыла конверт, который до этого судорожно сжимала в руках, и вытащила несколько снимков моих дам на фоне Эйфелевой башни. Луи назвал эту мою серию «Искажения».

Эд быстро взял фото миссис Лоуренс. Казалось, на нем весь Париж лежит у ее ног. Он подошел к окну. Наверно, он решил, что это любительский снимок, сделанный с помощью корпусного фотоаппарата «Кодак Брауни», которые сейчас, похоже, были у каждого американца.

– А какое было у вас освещение? – спросил он.

– Только солнечное, – ответила я.

– Ни подсветки, ни отражателей?

Я покачала головой.

– Что ж, Келли, у вас есть и острый глаз, и воображение.

Я ожидала от него продолжения, какого-то «но», однако Жанна Пакен уже схватила мои фотографии.

– Нет, это невозможно, – заявила она. – Платья здесь я вообще не вижу. А Эйфелеву башню я продавать не собираюсь.

– О, а мне фотографии Келли нравятся, – возразил Эдди. – Видите? Для этой женщины на снимке это настоящее приключение, она взмывает ввысь, прежде чем приземлиться у себя в Ютике.

– В Бостоне, – поправила его я.

– Обратите внимание, как она расслаблена. Такого естественного выражения добиться очень нелегко. Что у вас еще есть из ваших работ?

– Ну, я сделала серию фотографий Нотр-Дама. Снимала в разное время дня. И получила кое-какие впечатляющие тени.

На это он ничего не сказал.

– Не любите соборы?