Американская леди - Петра Дурст-Беннинг (2002)

– Как-то справляется, – ответила Пандора, нахмурившись, но продолжила рассказ. – После того как она покинула свой круг, бедность и неуверенность не заставили себя ждать: Шерлейн жила в каком-то сыром подвале без окна. Тянулись недели, и поэтесса от голода становилась так слаба, что не могла подняться с койки. Тогда друзья стали приносить ей продукты, которые она, кстати, очень неохотно принимала.

– Но почему? Она ведь могла писать стихи рядом с мужем и ребенком! – озадаченно воскликнула Мария.

Пандора покачала головой. Шерлейн выглядела как кельтская богиня. Отказ от ирландской церкви сопровождался переходом к древним кельтским обычаям ее родины. «Языческим обычаям», – уточнила Пандора.

– Конечно, это своего рода бегство от общественных норм, – трезво констатировала она. – Но для Шерлейн писательство – это просто избавление. Иногда она пишет ночи напролет, без сна, а в конце – лишь одно стихотворение.

Мария подняла брови.

– Я не хочу сказать ничего дурного о твоей подруге… Но смогу ли я на самом деле научиться у нее преодолевать творческий ступор?

– Это ты сама должна решить, – невозмутимо ответила Пандора.

В передней части помещения народ зашевелился.

– Кажется, сейчас начнется. Пойдем, давай тоже выдвинемся вперед!

Мысленно Мария уже упаковала эту Шерлейн в коробку, куда обычно помещаются шесть елочных шаров, и наклеила этикетку с надписью «Сумасшедшая». Но тут она кое-что вспомнила: в основном все, что говорила о подруге Пандора, напоминало историю, которую рассказывал Алоис Завацки о немецкой поэтессе Ласкер-Шюлер. Та тоже жила в бедности, порвала со своим кругом общения и придерживалась «космических» или каких-то подобных законов. Нечто особенное должно быть в таких сумасшедших женщинах…

Бой в литавры отвлек Марию от мыслей. Что это было?

Четыре молодых парня в белых куртках выставили дюжину свечей в круг и зажгли их. Среди гостей вдруг воцарилось напряжение, словно перед грозой. По телу Марии пробежал озноб.

Поэтесса вышла в струящемся шелковом платье. Темно-рыжие волосы, спадая по спине, светились, словно их кто-то поджег. Нигде никаких застежек, никаких заколок. Раздался еще один удар в литавры, и четверо парней низко поклонились.

Мария сглотнула. Она не предполагала, что забавная поэтесса произведет на нее впечатление. Однако едва Шерлейн опустилась в круг из зажженных свечей, как это мгновенно произошло.

Что за женщина! Какая странная сила исходила от нее! Неожиданно в голове Марии завертелось слово «богиня».

Шерлейн прикурила сигарету. Но не втянула блаженно дым в легкие, а выплюнула ее с отвращением. И вдруг неожиданно сразу после этих действий, не поприветствовав публику и не сказав ни слова об этом странном месте, ирландка начала читать с листка. Ее слова звучали тихо, едва слышно, так что почти не долетали до задних рядов. Но уже после нескольких предложений поэтесса заговорила громче.

…Семь лет,

Семь грехов ада надо мной,

Сладкие небеса – внизу;

Моя память пропала

В сияющей милости,

Моя оболочка обрела силу

Вместе с желанием…

Мурашки еще раз прокатились по спине Марии колющей, тревожащей волной. Она закрыла глаза и отдалась поэзии на чужом языке. Какая радость слышалась в каждом звуке I и E и какая печаль – в одиноких и мрачных Us и Os! Голос Шерлейн постоянно менялся, становился то тихим, то громким. Она была похожа на музыканта, который извлекал звуки из инструмента, совершенно для этого не предназначенного.

Мария понимала не все слова, но общий смысл стиха она уловила. Ей казалось, что она еще никогда так внимательно не слушала.

…Сияй, луна,

Сияй для меня и для всех,

Кто следует за тобой!

Поэтесса закончила оду ударом кнута. Сигарета дотлевала рядом с ней на полу.