Плач - Кристофер Джон Сэнсом (2014)

Митчелл медленно встал, открыл дверь и втащил в кабинет молодого человека. Тот был в одной нижней сорочке и рейтузах, его русые волосы и короткая бородка были спутаны, а на скуле виднелся синяк. Он был высок и ладно скроен, как и все стражники, но теперь представлял собой жалкую фигуру. Дэвид толкнул его к стене, и Захари Годжер осел, со страхом глядя на меня.

– Расскажи следователю королевы все, что сказал мне, – велел ему Митчелл. – Я буду ждать снаружи. – Со злобным отвращением посмотрев на молодого человека, он повернулся ко мне: – Должен вам сказать, мастер Шардлейк, что в течение тех двенадцати месяцев, что Годжер служит здесь, у меня были причины наказывать его за пьянство и азартные игры. Он из тех молодых деревенских болванов, которым двор вскружил голову. Я уже подумывал уволить его. Жаль, что не успел. – Он гневно уставился на Захари: – Выдай все до конца, деревенщина!

С этими словами начальник стражи повернулся и вышел, а молодой человек остался, съежившись у стены. Он набрал в грудь воздуха и нервно глотнул.

– Ну, – заговорил я, – лучше расскажи всю правду. Если мне придется сказать капитану Митчеллу, что у меня есть сомнения в этом, он, наверное, снова будет с тобой груб. – И это была всего лишь правда.

Годжер снова набрал в грудь воздуха.

– Две недели назад, сэр, то есть седьмого числа, ко мне зашел один мой товарищ-стражник. Майкл Лиман. Я не очень хорошо его знал – его не очень любили, он был из радикалов и всегда говорил нам о спасении души.

– Вот как? – Я с интересом подался вперед.

– Он говорил, что дворцовая солдатня погрязла в грехе и что, когда срок его найма истечет, он пойдет к своим новым благочестивым друзьям.

– Ты не знаешь, кто были эти новые друзья?

Стражник покачал головой:

– Не уверен. Но они жили, думаю, где-то у собора Святого Павла. Он всегда в свободное время ходил туда. Однако я сторонюсь разговоров о религии. Это опасно. – Захари замолк. Теперь его дыхание участилось: вероятно, он понял, как серьезно влип. Стражники королевы подчинялись строгим правилам поведения, и у меня было мало сомнений, что то, в чем Годжер признается, будет признано изменой. Теперь я глубоко вздохнул. У меня появился четвертый скрывшийся радикал.

Молодой человек продолжил, и в его голосе появилась жалобная, безнадежная нотка:

– У меня были… денежные затруднения, сэр. Я играл в карты с товарищами. И проигрался. Думал отыграться, но просадил еще больше. Я обратился к отцу; раньше он помогал мне, но теперь сказал, что у него больше ничего не осталось. Если б я быстро не нашел денег, был бы скандал, я потерял бы место, и пришлось бы с позором вернуться домой… – Он вдруг безумно рассмеялся. – Но это были бы пустяки по сравнению с тем, что будет теперь, да, сэр? Я поставил на карту все – и проиграл.

– А точнее: на какую карту Лиман хотел, чтобы ты поставил?

– Он был на середине своего двухнедельного вечернего дежурства. И сказал мне, что флиртовал с одной горничной и оставил в Длинной галерее королевы свои перчатки, по которым его можно выследить. Он впустил туда эту девушку, когда никого не было рядом. Если перчатки найдут, обоих уволят.

Я удивленно поднял брови:

– И это такой набожный человек?

– Я тоже удивился, сэр, но тех, кого так сильно влечет к религии, часто столь же сильно влечет к себе и плотская похоть, разве так не бывает? – Захари снова судорожно глотнул и добавил: – Лиман показал мне мешочек с десятью соверенами, старыми, из чистого золота, – его глаза на мгновение загорелись при этом воспоминании, – и сказал, что они мои, если я займу его место на часах у двери в личные покои, всего на несколько минут, пока он сходит за своими перчатками. Мы оба несколько дней дежурили в приемной и могли поменяться местами, когда королевы и ее слуг не будет. Он сказал, что это нужно сделать как можно скорее. Но прошло еще три дня до того, как мы смогли сделать это.

– Значит, это случилось девятого?