Плач - Кристофер Джон Сэнсом (2014)

Дом миссис Коттерстоук находился в Доугейте[28], на другом конце города, и поэтому я поехал по Чипсайду. Лавки только открывались, рыночные торговцы расставляли свои лотки. Я вспоминал свой разговор с Коулсвином и нашу договоренность попытаться разрешить это дело достойным образом. У меня мелькнула мысль осторожно поговорить с членами гильдии галантерейщиков о семействе Коттерстоуков, но это нарушило бы профессиональную этику, да и все равно у меня не было времени.

Впереди я заметил другого юриста в черной робе: он ехал медленно, опустив голову, словно в задумчивости. Поняв, что это Филип Коулсвин, я догнал его.

– Дай вам Бог доброго дня, брат Шардлейк! – поприветствовал он меня.

– И вам также. Вы готовы к инспекции? Моя клиентка будет там. А ваш?

– Мастер Коттерстоук? О, несомненно. – Коулсвин иронически улыбнулся и добавил: – Моя жена будет рада увидеть вас вечером. Около шести. Это не слишком поздно?

– Это будет вполне удобно. У меня во второй половине дня дела.

Мы поехали рядом. Филип, похоже, был занят своими мыслями и говорил мало. Потом мы проехали мимо переулка, в котором слышались какие-то крики. Двое плотных мужчин вынесли из дома на улицу мебель – выдвижную кровать, стол и пару расшатанных стульев. Они погрузили все это на повозку, а женщина в дешевом грубом шерстяном платье и несколько маленьких детишек, уцепившихся за ее юбку, стояли рядом с каменными лицами. Какой-то человек средних лет громко спорил с большим детиной с дубинкой на поясе, который наблюдал за погрузкой:

– Мы лишь на месяц просрочили арендную плату! Мы жили здесь двенадцать месяцев! Что я могу поделать, если ремесло не идет!

– Это меня не касается, почтеннейший, – без тени сочувствия отвечал здоровяк с дубинкой. – Не пла́тите – съезжайте.

– В этом году люди даже мелкий ремонт не хотят делать – при таких налогах, какие пришлось платить на войну! И цены растут… – Недовольный обернулся к небольшой собравшейся толпе. Послышались сочувственные голоса.

– Выселение, – тихо заметил Коулсвин.

– Их много в этом году, – отозвался я.

Жена строителя вдруг бросилась вперед и ухватилась за сундук, который двое мужчин вынесли из ее дома.

– Нет! – закричала она. – Это инструменты моего мужа!

– Все забирается за долги, – сказал большой детина.

Строитель присоединился к жене, и его голос звучал почти безумно:

– Я не смогу работать без них! Мне позволено оставить инструменты!

– Оставьте сундук! – угрожающе крикнул какой-то человек, только что подошедший к толпе. Мужчина с дубинкой – по всей вероятности, представитель домовладельца – беспокойно осмотрелся: толпа все прибывала.

Мы остановились, и Коулсвин крикнул:

– Он прав! Он может оставить себе орудия своего ремесла! Я юрист!

Толпа обернулась к нам. Многие смотрели враждебно, хотя Филип и пытался помочь: юристы не пользовались популярностью. Впрочем, человек с дубинкой даже обрадовался.

– Хорошо! – крикнул он. – Оставьте сундук, раз таков закон!

Потом он сможет оправдаться перед нанимателем, что, мол, в дело вмешался законник.

Грузчики поставили сундук, и женщина села на него, собрав вокруг детей.

– Можете идти, крючкотворы! – крикнул нам кто-то. – Очистили свою совесть, да?

Мы поехали дальше.

– У бедных людей страшное искушение засомневаться в Божьем промысле, – тихо сказал Коулсвин. – Но когда-нибудь настанет Божеское братство и справедливость для всех сословий.

Я печально покачал головой:

– Раньше я тоже так думал. Я верил, что доходы от монастырей пойдут на справедливость для бедных, что король, став главой Церкви, будет относиться к ним не так, как прежняя Церковь. Но все деньги ушли на расширение Уайтхолла и других дворцов или были выброшены на войну. Неудивительно, что некоторые пошли по более радикальному пути.