Дочь Сталина - Розмари Салливан (2015)

Светлана была в ужасе. Это было нелепо, отвратительно, бессовестно. Каждый вечер она возвращалась домой к Сингху и рассказывала ему о собраниях, проходивших в Институте Мировой Литературы. Он недоумевал: «Семь лет тюрьмы за книги?! За то, что писатель пишет книги?»

К тому времени друг Светланы Александр Ушаков стал секретарем партийной организации Горьковского института. Атмосфера была напряженная. Еще до суда такие организации, как Союз писателей СССР обязаны были осудить Синявского и Даниэля, как в сталинские времена, когда система коллективного осуждения и обвинения процветала. После суда партийные комитеты различных учреждений должны были отправить в «Литературную газету» официальное письмо, одобряющее приговор. Те, кто отказывался подписывать, становились мишенями новой кампании.

Ушаков вспоминал, как председательствовал на собрании партийного бюро в Горьковском институте:

«Синявский был неожиданно арестован. Никто ничего не знал… Мы могли только строить предположения». Ушаков сказал членам партии:

«Мы не должны считать это нашей виной. В нашей стране все так быстро меняется, а Андрей жил среди этих изменений».

Видимо, он намекал, что Синявский знал, на что шел, когда соглашался публиковать свои книги за границей. Ушаков описывал, как на собрании неожиданно появилась Светлана:

«Тут пришла Светлана. Она не была членом бюро. Но она пришла на собрание и, после того, как я закончил речь, стало понятно, что я поддерживаю мысль о том, что всю эту историю надо похоронить в стенах института. Неожиданно она встала и произнесла политическую речь в защиту Синявского. Я сказал:

– А тебя кто пригласил?

И добавил:

– Дверь там. Мы тебя не приглашали.

Позже она рассказывала моим знакомым: «Саша (Ушаков) стал груб.

Он вытолкал меня с партийного бюро».

Я не был груб. Она должна была знать. Она могла пойти на Красную площадь или писать в ЦК, но если бы от нас что-нибудь зависело!»

Светлана не была диссиденткой. Она всегда старалась держаться подальше от политики, но во второй раз ей пришлось выступить на публике с протестом. В своей речи в защиту Синявского она сказала, что институт должен публично поддерживать Синявского, и что коллектив не должны принуждать подписывать какие-либо открытые письма. Особенно позорно было, что те, кто отказывался подписать, стали объектами охоты на ведьм. Светлана была по горло сыта всем этим лицемерием. Летом она уволилась из института.

Сингх очень нервничал. Политбюро демонстрировало возвращение к ортодоксальной коммунистической линии. В Москве нарастало напряжение между «старой гвардией» и реформаторами, из-за этого разрушались семьи и ссорились старые друзья. Идеологические битвы становились все жарче. Сингх, который всегда одобрял писательство Светланы, сказал, что она должна переправить свою рукопись за границу. Любую квартиру могли обыскать, любую рукопись конфисковать. Все знали, что в результате обыска в квартире Василия Гроссмана была изъята не только рукопись его романа «Жизнь и судьба», но и все копии, записные книжки и даже ленты от пишущей машинки. Сингх передал рукопись Светланы послу Кауле, который вывез ее в Индию в своем дипломатическом багаже в январе 1966 года.

После суда над Синявским и Даниэлем, по крайней мере, десять московских писателей были арестованы, а один исчез. Жена писателя В.В. Кузнецова рассказывала, что 1 ноября 1966 года в шесть часов утра ее мужа схватили, затолкали в милицейскую машину и отвезли в психиатрическую больницу. Больше она ничего о муже не слышала. Так что у Сингха были все основания бояться за Светлану.