Дочь Сталина - Розмари Салливан (2015)

Своих родителей они пригласили на чай, все четверо уселись по-турецки на полу, поскольку, кроме матраса, затянутого в индийское полотно, у молодых не было никакой мебели. Вспоминая то утро, Ольга наполняется нежностью к матери.

Она проделала весь этот дальний путь, лишь чтобы внушить мне толику здравого смысла и уговорить вернуться к учебе. Но когда она увидела, как мы любим друг друга, моя мамочка – сама такой большой романтик – не нашла в себе сил разлучить нас. Мы были абсолютно счастливой и прекрасной парой. Она увидела в нас отражение своего прошлого.

Ее отец разлучил ее в юности с любимым, когда ей было шестнадцать лет и она полюбила Каплера. Она не хотела поступить со мной так же.

Я полагаю, она надеялась, что я смогу сама со всем разобраться. Так я и сделала. В конце концов и я, и Хайден вернулись в Лондон и расстались.

Но в тот день мама уехала от нас в компании злющего отца Хайдена, который так и пылал гневом: «Да вы что, издеваетесь??! Не собираетесь же вы… нет… так дела не делаются!..» Но они оба покинули нас с миром.

Разбитая, Светлана улетела обратно в Висконсин. Конечно, она тоже была зла. Теперь Ольга потеряла шанс закончить школу с отличием и поступить в университет. Мечты Светланы о хорошем образовании для дочери разбились в прах. А у Хайдена был богатый отец, который мог легко решить проблемы своего сына. В апреле она продала свой охотничий домик и переехала в апартаменты в Мэдисоне.

Том Тернер скончался 3 июня 1989 года. Когда Светлана провожала его на похоронах в Сент-Луисе, она была тронута тем, как тепло к ней отнеслись члены семьи Тома. Она написала Филиппе Хилл в Кембридж о том, что «мой самый дорогой и близкий друг» умер, причем «несмотря на то, что и он, и я знали, что это случится, его смерть стала для меня ударом. ТАК грустно, что ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ со мной во плоти». Ее слова наполнены горьким стоицизмом. Светлана привыкла к утратам.

В августе, спустя два месяца после смерти Тома Тернера Светлану увезли по скорой помощи в госпиталь Мэдисона из-за поразившего ее инфаркта.

Филиппе Хилл она написала тогда, что чувствует, как тонет все глубже и глубже, удаляясь от своего «идеала». «Злость заставляет сердце болеть… Я раскалываюсь по каждому шву». Сказав это, она дает волю гневу. Его объектами были «тупые издатели, тупые газетчики, тупые политики, которые лезут ко мне каждый вечер из телевизора. И еще тупой Горбачев, который ПРОФУКАЛ такой ХОРОШИЙ ШАНС на начало НАСТОЯЩИХ РЕФОРМ в СССР… Его звездный час прошел без толку». Свое письмо Филиппе Светлана заканчивала так: «Бедный покойный Том, он так любил обсуждать со мной и политические дела, и все остальное. А теперь мне даже не с кем поговорить. Проклятье. Как это грустно». В довершение всего, она получила счет за услуги больницы, куда она попала, почти начисто съевший остатки ее сбережений.

То, как Светлана рано или поздно выходила из своих финансовых ям, всегда было окутано тайной, но похоже, что в этом случае, наконец, сработал призыв Джорджа Кеннана к Фрицу Эрмарту помочь Светлане «обязательно без огласки». Какое-то время она регулярно получала платежи за работу переводчиком от какого-то вашингтонского агентства. Сама Светлана заявляла, что не знала, какая организация была ее «благодетелем». Джорджу и Аннелизе Кеннан она сообщала: «Я не знаю, КТО решил мою судьбу. Думаю, что кто-то из Вашингтона». «Некие тени без имен. Все полностью секретно. Меня НИКОГДА ни о чем не спрашивали».

Но ей постепенно становилось не по себе от происходящего. Чеки приходили регулярно, и зачастую в ответ у нее просто не требовали ничего переводить.

На одном из чеков имелось наименование и адрес издательского дома Крокер, находящегося в Массачусетсе. Она написала туда с просьбой дать ей информацию о предстоящей работе по переводу, но не получила никакого ответа.