Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера - Джон Элдер Робисон (2014)

Вот в таких местах мы работали с Джоном. Обычно мы устанавливали на потолке разноцветные неоновые лампочки, а в пыльных углах, куда дневной свет не заглядывал годами и десятилетиями, – динамики. Монтировали новенькие диджейские пульты с «вертушками» и микшерами, звукорежиссерскими пультами, обращенными к танцполу.

«На жизнь хватает, – твердил я себе, – и все-таки я занимаюсь околомузыкальными делами». Мы с Джоном частенько навещали те же клубы вечером, чтобы полюбоваться, как работают наши творения. Медвежонок с нами не ходила почти никогда. Мы объезжали с Джоном несколько клубов за ночь: проводили полчаса в одном, заглядывали на полчаса в другой. «VIP», «Викинг», «Бесконечность», «Тысяча и одна ночь», «У Марка Энтони». Все привратники нас знали, поэтому пропускали бесплатно. Если везло, то попадались и знакомые бармены, и тогда нам ставили выпивку за счет заведения. Правда, я в любом случае пил очень умеренно.

Я сидел в клубе и смотрел на девушек – девушек в платьях, девушек в юбках, девушек в джинсах, девушек, едва прикрытых. Они приходили поодиночке или компаниями. Иногда и уходили тем же составом. Иногда, если им везло, уходили с парнями. По крайней мере, я предполагал, что им повезло.

Я никогда не уходил из клуба с девушкой, хотя и жалел, что не умею вести себя с ними так же смело, как другие посетители. Жаль было, что я не могу запросто подойти к незнакомому человеку и завязать разговор. Не знаю, как бы я поступил или что сказал в подобной ситуации. Наверно, хорошо, когда ты уверен в себе и умеешь легко знакомиться. Я наблюдал, как посетители клуба болтают у стойки бара, как танцуют, – их выхватывали из темноты лучи стробоскопов, которые я смонтировал, и танцующие замирали, словно на фотографиях. На фигурах танцоров плясали алые отсветы от лазеров, которые я установил, и блестящие отсветы от зеркального шара. Диск-жокеи всегда запускали зеркальный шар, когда звучали медленные вещи.

Я знал все, что только можно было знать о том, как подсветить танцпол и посетителей, но вот сами посетители оставались для меня тайной. Я ничего не понимал в людях. Я и на танцпол ступал только в том случае, если надо было что-то смонтировать или починить. Танцевать я не умел. Я отличался крайней неуклюжестью, и был уверен, что на танцполе буду выглядеть глупо. А к этому времени я уже усвоил: нельзя ставить себя в такое положение, когда надо мной начнут потешаться. В любом случае, я слишком стеснялся, чтобы пригласить кого-нибудь потанцевать, и был слишком неуверен в себе, чтобы принять приглашение. Я наблюдал, как посетители нюхают кокаин или закидываются таблетками – практически под носом у звукооператора, не скрываясь. Порой мне случалось видеть, как кто-нибудь колется на ступеньках клуба или в проулке за черным ходом.

Героин меня пугал. Я читал, что подсесть на него можно с нескольких уколов, и насмотрелся на героинщиков. Они жили по помойкам и теряли сознание в подъездах. «Нет уж, я ни за что в такое не ввяжусь», – думал я. Героин был еще хуже, чем отцовское пьянство.

Все это я наблюдал так же отстраненно, как в детстве – чужие игры, в которые меня не принимали другие дети. Так что отстраненности я научился еще лет в пять. Сейчас надо мной никто не потешался, но я не мог заставить себя влиться в компанию – и не умел, и не хотел. Точнее, завести новые знакомства я был не против, но меня не манило то, чем занимались посетители этих клубов. Поэтому я просто наблюдал. И работал. И не уезжал в большой город, уверенный, что нуждающимся лучше быть в Амхерсте, чем в Нью-Йорке.