Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник) - Генри Райдер Хаггард (1885, 1887,1906)

Все дальше и дальше неслись мы в окружающем мраке и тишине. Наконец я почувствовал, что моя превосходная лошадь начала уставать. Я взглянул на часы: было около полуночи, и мы успели проехать половину пути. На вершине ближайшего холма протекал маленький ручей, который я хорошо запомнил. Здесь мы остановились, решившись дать лошадям десять минут отдыха. Мы сошли с коней, и Умслопогас помог мне, потому что от усталости и волнения рана моя разболелась и я не мог пошевелиться. Лошади обрадовались передышке, потому что пот лил с них крупными каплями, пар валил столбом.

Оставив Умслопогаса с лошадьми, я поспешил к ручью напиться воды. С начала битвы я не брал ничего в рот, кроме глотка вина, и усталость моя была так сильна, что я не чувствовал голода. Освежив водой горевшую голову и руки, я вернулся и сменил зулуса. Затем мы позволили лошадям сделать несколько глотков — не больше и силой увели бедных животных от воды. Оставалось еще две минуты отдыха, и я использовал их, чтобы размять онемевшие ноги и осмотреть лошадей. Моя кобылка, видимо, измучилась, потому что совсем повесила голову и глаза ее были печальны. Но Дневной луч, великолепный конь Нилепты, был еще свеж, хотя всадник его весил больше меня. Несмотря на усталость, глаза его были ясны и блестели. Прекрасный конь гордо держал красивую голову и вглядывался в темноту, словно говорил нам, что, даже если ему придется умереть, он пробежит пятьдесят миль, оставшихся до Милозиса.

Умслопогас помог мне сесть в седло, вскочил в свое, не касаясь стремян, и мы поехали, сначала медленно, потом быстрее. Так пролетели мы еще десяток миль к длинному, утомительному подъему… Моя бедная лошадь спотыкалась три раза и готова была упасть на землю вместе со мной. На вершине, куда мы поднялись наконец, она собрала последние силы и побежала конвульсивной поступью, тяжело дыша. Еще три, четыре мили…

Вдруг бедная лошадь подпрыгнула, споткнулась и упала прямо на голову, а я, выброшенный из седла, покатился в сторону. Пока я поднимался, мужественное животное посмотрело на меня грустными, налитыми кровью глазами, уронило голову и издохло. Сердце его не выдержало. Растерянные, мы молча смотрели на него. Нам предстояло сделать более двадцати миль до рассвета, а в нашем распоряжении оставалась всего одна лошадь.

Зулус молча спрыгнул с коня и помог мне сесть в седло.

— Что ты хочешь делать? — спросил я.

— Бежать! — ответил он, ухватившись за мое кожаное стремя.

Мы отправились дальше: я верхом, он бегом. Но как заметна была перемена лошади: она мчалась подо мной галопом, оставляя с каждым шагом зулуса позади себя. Странно было видеть, как Умслопогас бежал вперед, миля за милей, со сжатыми губами и раздувающимися, как у лошади, ноздрями. Каждые пять миль мы останавливались на несколько минут, чтобы дать ему передохнуть, затем снова устремлялись вперед.

— Хватит ли тебе сил бежать дальше, — поинтересовался я на третьей остановке, — или сядешь со мной на лошадь?

— Добегу или умру! — и зулус указал своим топором на черневшую перед нами массу. Это был Милозис, до которого оставалось не более пяти миль.

О, эти последние пять миль! Рана моя ныла, каждое движение лошади причиняло сильную боль. Я был истощен усталостью, голодом, жаждой и невыносимо страдал от боли. Мне казалось, что кусок кости или что-то острое воткнулось в мое легкое. Бедная лошадь едва дышала. Но в воздухе уже чуялась заря, и мы не могли ждать, даже если нам было суждено погибнуть в дороге. Вперед, пока в нас теплится хотя бы искра жизни! Воздух стал удушлив, как часто бывает перед рассветом. Были и другие признаки близкого солнечного восхода, например сотни маленьких пауков на тонких паутинах, которые реяли над нами. Крохотные создания окутали лошадь и нас самих своей паутиной, и поскольку нам некогда было возиться и сбрасывать их, то мы оказались покрытыми целой сеткой длинных серых паутин, которые более чем на ярд тянулись за нами.