Иметь и не иметь. Пятая колонна (сборник) - Эрнест Хемингуэй (1937, 1938)

– Ну, говорите.

– Не здесь. Давайте отойдем.

– Зато я не хочу с вами говорить. От вас ничего хорошего не дождешься. Зараза вы.

– У меня кое-что есть для вас. Кое-что хорошее.

– Ну допустим. Разок послушаю, – говорит ему Гарри. – Так о чем речь? О Хуане?

– Нет. Не о Хуане.

Они обогнули стойку, устроились в сторонке, за отдельным столиком, и пробыли там довольно долго. Пока они там сидели, пришла дочка Толстухи Люси с той девушкой из их заведения, с которой она всегда ходит, они подсели к стойке и спросили кока-колы.

– Говорят, таким, как вы, запрет вышел гулять по улицам после шести вечера. И в барах показываться тоже, – сказал Фредди дочке Толстухи Люси.

– Да, говорят.

– Собачья жизнь стала в этом городе, – сказал Фредди.

– Золотые слова. Выйдешь за сэндвичем с кока-колой, а тебя – цоп! – и штраф пятнадцать долларов.

– Теперь только к таким и вяжутся, – сказала дочка Толстухи Люси. – Кто любит жизнь поярче. Кто не ходит с кислой мордой.

– Если порядки в этом городе не изменятся – худо дело.

Тут как раз вернулись Гарри с адвокатом, и адвокат сказал:

– Стало быть, придете?

– А здесь чем плохо? Приводите их сюда.

– Нет. Сюда они не пойдут. Вы лучше сами приходите.

– Ладно, – сказал Гарри и направился к стойке, а адвокат пошел к выходу.

– Что будешь пить, Ал? – спросил меня Гарри.

– Бакарди.

– Два бакарди, Фредди. – Затем разворачивается ко мне и говорит: – Ты чем теперь занимаешься?

– На общественных работах.

– А что именно?

– Роем канавы. Меняем трамвайные рельсы.

– Сколько платят?

– Семь с половиной.

– В неделю?

– А ты думал?

– Тогда на какие шиши ты тут выпиваешь?

– А я и не пил, пока ты сам меня не угостил, – ответил я.

Он придвинулся немного и говорит:

– В рейс со мной сходишь?

– Смотря в какой.

– Можно обсудить.

– Лады.

– Пошли в машину, – сказал он. – Будь здоров, Фредди. – Он часто дышал, как всегда, когда выпьет, и мы вместе с ним прошли мимо того места, где я работал весь день и где мостовая была разрыта. Дошли до угла, где стояла его машина. – Залезай, – говорит.

– Куда едем? – спрашиваю.

– Сам не знаю. По дороге выяснится.

Мы доехали до Уайтхед-стрит, и он не говорил ни слова, а на перекрестке свернул налево, и через центр мы выехали на Уайт-стрит, и по ней к берегу. Гарри все время молчал, и мы свернули на набережную. На бульваре он затормозил и встал возле тротуара.

– Тут какие-то иностранцы хотят зафрахтовать мою лодку на один рейс.

– Так ее же конфисковали?

– Но они-то этого не знают.

– И что за рейс?

– Им нужно переправить на Кубу одного человечка, но на пароход или самолет ему путь заказан. Так мне Жалогуб сказал.

– И что, это возможно?

– Еще бы. После переворота – сплошь да рядом. Ничего особенного. Тьма народу так переправляется.

– А как быть с лодкой?

– Придется выкрасть. Правда, баки там держат сухими, так что моторы сразу не запустишь.

– Как же ты выведешь ее из гавани?

– Да уж как-нибудь выведу.

– А как мы вернемся?

– Это еще надо обмозговать. Если не хочешь со мной, скажи прямо.

– Поеду хоть сейчас, если, конечно, не задаром.

– Слушай, – говорит он. – Ты получаешь семь с половиной долларов в неделю. Дети из школы приходят голодными, а у тебя их трое. У всей твоей семьи животы подводит от голодухи, а я даю тебе шанс рискнуть и немного заработать.

– Ты так и не сказал, сколько именно. За риск полагается платить.