Европа. Борьба за господство - Брендан Симмс (2013)

Все это заставило французов вновь задуматься о геополитике.[707] Главным стратегическим вызовом после событий 1871 года оставалась Германия. Влиятельная газета «Ревю де монд» в январе 1872 года писала: «Дом Гогенцоллернов обречен на вечную войну, подобно Наполеону, поскольку он отказывается ограничивать свои владения».[708] Внутреннюю политику Франции определяло стремление вернуть Эльзас и Лотарингию или хотя бы восстановить «законное место» Франции в европейской государственной системе.[709] Правые забыли о привычной оппозиции всеобщей воинской обязанности; левые, бывшие «голуби», превратились в воинствующих сторонников levee en masse. Череда военных законов 1872-го, 1873-го и 1875-го годов увеличила продолжительность воинской службы до пяти лет, сделав Францию – при всех недостатках ее призывной системы – наиболее милитаризированной европейской страной. Появилась сильная исполнительная власть с «квази-монархом» в лице избираемого прямым голосованием президента, неподотчетного парламенту.

В Восточной и Юго-Восточной Европе крах Франции привел к глобальной геополитической перестройке. Первый министр Австро-Венгрии фон Бойст наконец выбросил из головы Германию и решил искать помощи Бисмарка против России и против возможной «домашней» революции. Он также пытался создать единую центральную Европу – Mitteleuropa, – дабы компенсировать утрату поддержки Франции и могущество Санкт-Петербурга.[710] Так он отчасти признавал новые властно-политические реалии, а частично отвечал на покровительство России панславистской агитацией в пределах империи, особенно в Чехии, и отчасти успокаивал внутреннее недовольство. Для России поражение французов означало возможность нового похода на юг, в сторону Константинополя. В ноябре 1870 года царь в одностороннем порядке дезавуировал ненавистные «черноморские условия», обозначив свое намерение возобновить наступление на Османскую империю. Впрочем, вскоре стало очевидно, что существуют другие серьезные препятствия на пути реализации «исторической миссии». Габсбурги, недавно выдавленные из Германии и Италии, были преисполнены решимости не допустить появления русского анклава на юго-востоке. «Дорога в Константинополь, – писал русский генерал Ростислав Фадеев в своем знаменитом «Мнении о восточном вопросе» (1870), – теперь пролегает через Вену».[711] При этом в русском обществе крепло убеждение, что реальным препятствием амбициям России и панславизма является Германия. Две крупные российские газеты, «Московские ведомости» Михаила Каткова и «Голос», в 1870–1871 годах изобиловали антинемецкой риторикой. Они осуждали «диктат Пруссии в Европе» и уверяли, что «не ведающее преград естественное стремление побуждает Германию к завоеваниям».[712] Правда, пока эта риторика не совпадала с официальной государственной политикой, которая благоволила Бисмарку по идеологическим мотивам и приветствовала объединение Германии как крах устоев «крымской» системы. Для большинства царских государственных деятелей главным врагом был Лондон, а не Берлин.