Невероятное путешествие Вивьен Маршалл - Шеннон Кёрк (2016)

– Что ж, черт побери, мало кто меня о чем-либо спрашивает. Большинство моих пациентов в реанимации довольно молчаливы. Я ухаживал за одной леди, которая лежала в коме целый год. Я постоянно читал ей вслух. Теперь моя леди уж точно не спросит, откуда я. Они забрали ее две ночи назад. Ангелы. Забрали ее около двух ночи. То есть я не видел ангелов своими глазами, но, казалось, слышал шепот или что-то вроде того. Я тогда был посередине статьи о ранчо в долине Кармель, в Калифорнии. Звучит просто идеально, и моя леди… что ж, мне показалось, что она тоже улыбается… А может, это из-за наркоза. Но тогда стон, свист, и я поднимаю взгляд. И больше никакой улыбки. Никакой. Лишь плоская, ровная линия сомкнутых губ, к сожалению, совпадающая с линией на кардиомониторе. Что ж, моя леди, теперь мы лишь одинокие птички на старом кладбище Раунд-Рок. Я из самой-самой глубинки Миссисипи, прелесть. Оттуда, где аллигатора держат в роли питомца. Я белый гей с круглым, но гордым животом, а еще я скучаю по рыбалке рядом с домом моей старой доброй тетушки! Тебе нравится, милая? Вижу, ты улыбаешься. У меня есть уйма историй для тебя, дорогуша. А ты лишь продолжай бороться ради меня, ладно?

Мне захотелось обнять этот большой гомосексуальный самоцвет. Захотелось поцеловать его лунообразное лицо, пригладить его тусклые волосы и сказать, что я в восторге от его акцента. Мне захотелось стать ему другом, читать с ним журналы о путешествиях, потягивать вино или пиво и есть жареную южную еду во время длинных обедов, сплетничать, болтать, слушать его «уйму историй» и выяснить, почему он так одинок на «старом Раунд-Роке». В жизни я легко привязываюсь к людям. Иногда даже самое элементарное подмигивание в мою сторону или простой блеск в глазах незнакомца способны растопить мое сердце, сделанное из швейцарского сыра. Я испытываю огромную слабость к доброте и страсть к рассказчикам.

И даже несмотря на то, что я лишь наполовину в сознании, мне удалось заметить потускнение в глазах медбрата, его опущенные веки и чрезвычайно сутулый, словно пораженный, силуэт. Ему присущ юмор, та маленькая озорная искра, но этот мужчина скрывает какую-то скорбь, это видно невооруженным глазом.

Мне хотелось спросить, как его зовут и что его тревожит, но также мне ужасно хотелось пить, а мои веки весили по двадцать фунтов. Все, на что мне хватило сил, это сгенерировать последнюю связную мысль: «Нужно возвращаться к мосту».

Кровать начинает раскачиваться подо мной. Лампы на потолке кружатся, словно вихрь. Покрытое красными пятнами лицо медбрата нависает над моим.

– Нет, прелесть, ну же, борись, – сощурившись от разочарования, сказал он. – Я должен рассказать кому-нибудь – черт, любой живой душе! – останься со мной, и я доверю тебе секрет. Ты единственная в этой палате, кто станет меня слушать, и я точно знаю, что ты никому не расскажешь. Борись, милая, ну же…

«Секрет? Почему он так нервно оглядывается? Я ведь его даже не знаю. Как его зовут?»

Темнота. Пустота. Пустота.

* * *

Щелчок, еще один, и я очутилась в спектре видимого излучения. Раз, и я у живописного моста, с руками и деревьями повсюду, небом Ван Гога, лучистыми белыми звездами, хихикающими листьями и Ноем прямо передо мной. Он ждал меня. Его силуэт обрамляли те самые вековые, похожие на слонов деревья.

Мне вспомнилась одна статья об известной акации под названием Тенере. В начале своей карьеры я работала в издательстве. Один из наших романистов описывал ее в своей рукописи об осинах, объединенных между собой сложной корневой системой. Биологи утверждают, что деревья, хотя и существуют по отдельности, представляют собой один организм. Самая огромная роща весит шесть миллионов килограммов и называется Пандо (или Дрожащий Гигант). Она растет на плоскогорье в Юте.