Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа (1992)

Приближается конец декабря 1987 года и одновременно с ним – момент, когда мой взвод будет демобилизован. Солдаты вернутся к себе домой. Я никогда их больше не увижу. Еще несколько дней – и они тоже уедут. Оставят в моей душе пустоту, потому что я снова допустил ошибку и привязался к ним в этом мире, где у тебя не должно быть никаких чувств и ты должен быть ко всему безразличным. Что скажут они обо мне? Сколько времени будут обо мне помнить после того, как расстанутся со мной? Не знаю. И вскоре меня больше не будут занимать подобные мысли. Я знаю только, что они уедут так же, как путешественники, которые сошли на короткое время на сушу, вновь поднимаются на борт парохода и теряются в открытом океане, а я останусь и дальше на этом острове, чтобы подниматься на леса и спускаться с них, собирать взвод на обед и отводить их в 1-ю Колонию, видеть других людей, падающих с этажей или раздавленных стенами, застреленных из строительных пистолетов со сжатым воздухом, отравившихся метиловым спиртом или попросту умерших во сне и найденных застывшими в кроватях. Останусь, чтобы встречать другие весны и зимы. Пройдут годы и годы, другие солдаты помрут и другие командиры взводов. Может быть, одним из них буду как раз я. Потому что земля «Урануса», как и наш социализм, нуждается в жертвах, и жертвы одна за другой опускаются в земные глубины: котлованы и туннели, которые мы роем, требуют новых трупов, и бетон, заливаемый в основание Дома, требует живой крови.

Часть вторая

Январь 1988 г. Румыния.

Военная трудовая колония «Уранус»

Зима выказывает свой суровый нрав, и в начале года погода приносит нам снег и морозы. Термометры днем показывают минус восемнадцать градусов, а ночью опускаются до минус двадцати семи или тридцати градусов на ветру. По утрам окна в спальнях напрочь замерзают.

Когда мы отправляемся на работу, холод проникает до самых костей, вьюга треплет наши старые шинели и взвивает их полы до пояса. Мы напяливаем на головы меховые шапки, на фронтальном отвороте которых сияет герб нашей республики с ее снопами колосьев, горами, тракторами и еловыми лесами, с пятиконечной звездой, сияющей вверху, в небе, над нефтяными вышками и горами. И чем ярче она сияет, тем тусклее наш мир. Более четверти личного состава рот больны. Пять командиров взводов лежат в больнице с дизентерией и бронхитом. Один умер.

Когда солдаты идут колонной на обед, снег, поднимаемый ветром, ослепляет нас, а когда мы спускаемся с Холма плача, то скользим вниз, как на ледяной горке. Офицеры и младшие офицеры, командиры взводов, спускаются со склона, используя боковые ранты ботинок. Поворачиваются плечом навстречу вьюге, вытягивают одну ногу и упираются внутренним боковым рантом ботинка в замерзший снег, который слегка трещит. Упершись в него, выпрямляются, подносят находящуюся выше ногу к нижней, фиксируют ее внешним боковым рантом ботинка в замерзшем снегу, затем опираются на нее, сгибают и вытягивают другую ногу и передвигают ее ниже, фиксируя ее снова в снегу, – как будто на ногах у них лыжи или коньки. И так мы спускаемся, продалбливая ступени рантами ботинок в склоне покрытого снегом холма.

Иногда солдаты моего нового взвода, из которых еще не все привыкли к здешней жизни, кричат растерянно из строя:

– Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!

И тогда я отвечаю им сквозь вой вьюги:

– Я здесь! Я с вами, солдаты! Двигайтесь, не останавливайтесь!

И взвод идет дальше, наши худые тела с грустными выражениями лиц преодолевают вьюгу, как призраки. На обед, который нас ждет, мы будем есть черный хлеб и картофельный суп, будем курить сигареты «Мэрэшешти» и «Карпаць», но мы хозяева этого мира, мы хозяева собственных судеб, мы пролетарии, которые навсегда освободились от рабства и эксплуатации, нам принадлежит будущее, для нас сочинили Потье и Дегейтер Интернационал![26]