Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (1993)

Успех был ошеломляющим. Когда кордебалет скрылся в тростниках, несколько тысяч восторженных голосов закричали: «Да здравствует господин Лоу!»

Но это было еще не все: далее следовала кантата. И кто ее пел? Отгадайте! Статуя Миссисипи, которую изображал сеньор Анджелини, лучший тенор-альтино Оперы.

Многие, конечно, скажут, что кантаты — жанр скучный, и найдется вполне достаточно кондитеров, могущих потребить продукцию взлохмаченных бардов, которые рифмуют такого рода банальности. Но мы придерживаемся иного мнения. С безупречной кантатой может сравниться разве что трагедия. Мы так считаем и не боимся сказать об этом вслух. Эта кантата была сочинена даже более искусно, чем балет, если, правда, такое может быть. О славном господине Лоу сама Франция выразилась в кантате следующим образом:

«Сын Каледонии бессмертен и велик,

На галльские брега ниспосланный богами,

Принес богатство нам, гармонию постиг…»

Была в кантате и строфа, посвященная юному королю, и куплет, посвященный регенту. Никто не был забыт.

Когда божество допело кантату, ему позволили уйти с поста, и бал продолжался.

Во время спектакля Гонзаго был вынужден сидеть вместе с высокопоставленными зрителями. В глубине души он боялся, что отношение регента к нему изменилось, но его королевское высочество встретил его отменно. По всей видимости, он еще ничего не знал. Перед началом балета Гонзаго поручил Перолю не спускать глаз с принцессы и сразу же поставить его в известность, если с ней заговорит кто-то незнакомый. Во время спектакля ему не передали никаких сообщений. Значит, все хорошо.

После представления Гонзаго встретился со своим фактотумом в вигваме, рядом с поляной Дианы. Там в одиночестве сидела принцесса. Она ждала.

Когда Гонзаго собрался было уходить, чтобы не спугнуть дичь, на которую он расставил силки, в вигвам, смеясь, ввалилась компания наших повес. Они уже позабыли все свои невзгоды и на чем свет бранили балет и кантату. Шаверни передразнивал хрюканье дикарей, Носе, выводя невероятные рулады, пел: «Сын Каледонии, бессмертен и велик…»

— Вот это успех! — надрывался коротышка Ориоль. — Бис! Бис! И костюм ее тоже чего-нибудь стоит.

— А, значит, и ты тоже! — подхватили его товарищи. — Ориоль достоин лаврового венка!

— Как бессмертный сын площади Мобер!

Увидев Гонзаго, шутники мгновенно умолкли. Все, кроме Шаверни, вспомнили, что они придворные, и принялись исполнять свой долг.

— Наконец-то мы нашли вас, кузен, — проговорил Навайль. — А то мы уже начали беспокоиться.

— Без нашего милого принца и праздник не праздник! — воскликнул Ориоль.

— Послушай, кузен, — без улыбки промолвил Шаверни, — тебе известно, что тут происходит?

— Тут происходит много чего, — ответил Гонзаго.

— Иными словами, — продолжал Шаверни, — тебе рассказали о том, что совсем недавно случилось на этом самом месте?

— Я ввел его светлость в курс дела, — сообщил Пероль.

— Это о человеке с морским палашом ? — поинтересовался Носе.

— Смеяться будем позже, — отрезал Шаверни. — Благосклонность регента — мое последнее достояние, да и то я получаю его из вторых рук. Поэтому мне хотелось бы, чтобы мой высокочтимый кузен был в курсе событий. Если мы можем помочь регенту в его поисках…

— Принц, мы всецело в вашем распоряжении, — послышались голоса.

— И кроме того, — продолжал Шаверни, — это дело Невера, всплывшее через столько лет, занимает меня больше любого романа. Кузен, у тебя есть хоть какие-нибудь подозрения?

— Нет, — ответил Гонзаго.

И тут же, словно в голову ему пришла какая-то мысль, добавил:

— Впрочем, есть один человек…

— Что за человек?

— Вы слишком молоды и не можете его знать.

— Как его зовут?

— Этому человеку, — продолжал размышлять вслух Гонзаго, — вполне может быть известно, чья рука поразила беднягу Филиппа де Невера.

— Его имя? — со всех сторон послышались голоса.