Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (1993)

Разговор между спасителем девочки и ее матерью никак не мог обойтись без горячих излияний. Он завязался подобно поединку дипломатов, который непременно должен закончиться окончательным разрывом. Почему? Потому что между собеседниками находилось сокровище, к которому оба относились одинаково ревниво. Потому что спаситель имел на него право, мать тоже. Потому что мать — несчастная женщина, сломленная горем, и мать — гордячка, которую одиночество только закалило, никак не могли поладить друг с другом. И потому, наконец, что спаситель, глядя на эту женщину, не хотевшую открыть ему свое сердце, был охвачен недоверием и страхом.

— Сударыня, — снова холодно заговорил Лагардер, — вы сомневаетесь в том, что речь действительно идет о вашей дочери?

— Нет, — ответила принцесса Гонзаго, — что-то мне говорит, что моя дочь, моя бедная дочь в самом деле у вас в руках. Какую цену вы попросите за это сказочное благодеяние? Не бойтесь, что она окажется слишком высокой, сударь: за свою девочку я готова отдать полжизни.

В принцессе проявилась мать, но также и затворница. Она, сама того не желая, оскорбила собеседника. Она уже не знала жизни. Лагардер сдержал готовое вырваться у него горькое замечание и молча поклонился.

— Где моя дочь? — осведомилась принцесса.

— Прежде мне бы хотелось, — проговорил Лагардер, — чтобы вы меня выслушали.

— Кажется, я вас поняла, сударь. Но я же только что вам сказала…

— Нет, сударыня, — сурово перебил ее Анри, — вы меня не поняли, я начинаю опасаться, что и не поймете.

— Что вы хотите сказать?

— Вашей дочери здесь нет, сударыня.

— Так она у вас! — несколько высокомерно воскликнула принцесса.

Однако она тут же взяла себя в руки и продолжала:

— Все выглядит достаточно просто: вы заботились о моей дочери почти с самого ее рождения, и она никогда вас не покидала?

— Никогда, сударыня.

— Поэтому вполне естественно, что она находится в вашем доме. У вас, разумеется, есть слуги?

— Когда вашей дочери исполнилось двенадцать лет, сударыня, я взял к себе в дом старую и преданную служанку вашего первого мужа, госпожу Франсуазу.

— Франсуазу Берришон! — оживившись, воскликнула принцесса и, взяв Лагардера под руку, добавила: — Сударь, как вы благородны, спасибо вам.

От этих слов сердце Лагардера сжалось, словно его оскорбили. Но принцесса Гонзаго была слишком озабочена, чтобы обратить на это внимание.

— Отведите меня к моей дочери, я готова следовать за вами, — попросила она.

— Но я не готов, — возразил Лагардер. Принцесса выпустила его руку.

— Ах, Не готовы? — проговорила она, вновь охваченная недоверием.

Она с испугом смотрела ему в лицо. Лагардер добавил:

— Сударыня, нас подстерегают серьезные опасности.

— Мою дочь подстерегают опасности? Я здесь, я ее защищу!

— Вы? — невольно повысил голос Лагардер. — Вы, сударыня?

Взгляд принцессы вспыхнул.

— А вы не задавались вопросом, — продолжал шевалье, заставив собеседницу опустить глаза, — столь естественным для матери: почему этот человек так долго не возвращает вам дочь?

— Задавалась, сударь.

— Но вы мне его не задали.

— Мое счастье у вас в руках, сударь.

— Так вы меня боитесь?

Принцесса не ответила. Анри печально улыбнулся.

— А вот задай вы мне этот вопрос, — сказал он твердо, но с ноткой сострадания, — я ответил бы вам настолько искренне, насколько позволили бы мне вежливость и уважение к вам.

— Считайте, что я вам его задала, и по возможности отставьте в сторону уважение и вежливость.

— Сударыня, — промолвил Лагардер, — если я так много лет не отдавал вам ваше дитя, то только потому, что когда я был в изгнании, до меня дошла весть — весть странная, невообразимая, которой поначалу я не хотел верить: вдова Невера сменила имя, она зовется теперь принцессой Гонзаго!

Женщина, покраснев, опустила голову.