Палач. Да прольется кровь - Андреа Жапп (2012)

Ошеломленный этой тирадой, полной удивительной черствости, и беспокоясь, что мессир де Тизан почувствует себя оскорбленным и не сочтет нужным этого скрывать, Ардуин попытался еще раз:

– Но ведь… вы обе были девушками из высшего общества, сестрами по ордену; наконец, по ночам вы были соседками, и я подумал, что…

Прервав его быстрым нетерпеливым движением, она бросила:

– Ну и что из этого? Думаете, раз мы спим в нескольких ступнях друг от дружки, так мы должны непременно стать кровными сестрами и конфидентками? Что же касается сословия, то это не меняет общей картины. И потом, я, конечно, прошу прощения, что так грубо касаюсь подобных тем, но известно ли вам, кто такие Ливессаны? Наше благородное происхождение и чистота крови могут сравниться разве что с семейством мадам де Госбер!

Мэтр Правосудие Мортаня так и застыл, услышав такое явное оскорбление и опасаясь взрыва возмущения со стороны де Тизана. Но вместо этого помощник бальи, мертвенно-бледный от обиды, поднялся со скамейки, изо всех сил упершись руками в стол, чтобы не было видно, как они дрожат от сдерживаемого гнева, и заговорил ледяным тоном, тщательно выделяя каждое слово:

– Ваш путь к престолу Божию будет очень долгим, мадам. Мы благодарим вас за бесценную помощь, которую я навечно сохраню в своей памяти. До встречи. Не сомневаюсь, что мы с вами еще увидимся.

Еле заметным изящным движением Брюнод чуть наклонила голову и тотчас же вышла. Может быть, Ардуину это показалось в полумраке плохо освещенной приемной, но на мгновение ее взгляд вдруг омрачился, как будто крохотное облачко закрыло солнце.

Едва монахиня вышла, исполнитель Высоких Деяний торжественно произнес:

– Похвальная сдержанность с вашей стороны, сеньор бальи!

– Она мне дорого обошлась! Но гораздо хуже брани, которую изрыгнул этот ротик очаровательной обманщицы, – тот вопрос, который меня мучает: неужели за годы, проведенные здесь, Анриетта не заслужила привязанности сестер?

– В противоположность тому, в чем нас уверяла аббатиса, я склонен придерживаться именно такого предположения, – ответил Ардуин.

В то мгновение, когда мэтр Правосудие произносил эти утешительные слова, у него вдруг возникло смутное воспоминание, в которое он не смог углубиться, прерванный появлением крупной женщины с кожей, светящейся белизной, глазами цвета незабудок и настолько светлыми бровями, что они казались белыми. И вдобавок ко всему от нее распространялась волна всеподавляющего холода.

Мужчины поднялись на ноги. Монахиня приблизилась к ним, сложив руки перед собой и обводя их внимательным взглядом. Ардуин тотчас же заметил, что ее указательный и большой пальцы испачканы угольно-черной краской, кобальтово-голубой, заменяющей чрезвычайно дорогую ляпис-лазурь, и сусальным золотом[123]. Ее нарукавники[124] были усыпаны ярко-красными пятнами, которые выглядели совсем свежими. Откашлявшись, чтобы прочистить горло, она заговорила, не выказывая ни малейшего удивления:

– Я Мюриетт Летуан, сестра-копиистка и архивариус. Моя дорогая матушка… Впрочем, вам это и так известно.

Возможно, причина была в глубокой тишине, царящей в аббатстве, но ее голос прозвучал довольно неуверенно, как будто слова не шли у нее из горла. Если только причина не была в стеснительности, скрытой за внешней сдержанностью.

– Надеюсь, мадам сестра, мы не прервали вас, когда вы рисовали какую-нибудь тонкую миниатюру, – заметил мэтр де Мортань, намекая на пятна красной краски[125].

Монахиня улыбнулась:

– Вовсе нет, я случайно испачкалась чернилами. Эта передышка будет даже полезна, она поможет сохранить сосредоточенность. Рука так быстро устает… Чтобы подчищать пергаменты[126], требуется осторожность и легкость. А на велене[127] пятно может оказаться еще более гибельным. Несколько дней упорной работы могут пропасть даром. Моя дорогая матушка сказала, что вы желаете поговорить о нашей бедной и оплакиваемой всеми нами Анриетте…