Убийство на улице Дюма - Лонгворт Мэри Лу

– Доброе утро, Энни Холл, – сказал он, подавая ей кофе. – Это одна из любимых книг у моего дедушки, – добавил он, не в силах оторвать глаз от Марин.

– «Персидские письма»? И у моего тоже, – улыбнулась Марин, приступая к кофе. – «Пусть я жила в неволе, но я всегда была свободна». Бедная Роксана! Мой дедушка любил эту цитату. Вот ее я сегодня и напишу на доске, и пусть студенты за двадцать минут набросают на нее ответ. Могут подходить с разных точек зрения – контраст между европейскими и неевропейскими обществами, преимущества и недостатки различных систем правления…

– Или природа политической власти, или даже религиозная терпимость, – перебил Верлак. – Разве Монтескье не был женат на протестантке?

– Упаси боже! – вскрикнула Марин.

Предки Верлака по отцовской линии были гугенотами, а Эммелин – преданной прихожанкой англиканской церкви.

– Ты права, это породило бы бурную дискуссию. – Верлак улыбнулся, погладил ее по густым каштановым волосам. – Жаль, ты не преподавала в Бордо, когда я там учился.

– Тогда бы мы не спали друг с другом.

Верлак улыбнулся:

– Монтескье, может, и несколько уныл, но мне всегда нравились эти два турка… как их там?

– Узбек и Рика.

– Да, спасибо. Мне всегда казалось очень забавным то, как они заблуждаются во всем, что видят.

Марин прижала книгу к груди и сказала:

– Все же Роксана живет в рабстве и самоубийство совершает именно поэтому. Так что это и уныло, и забавно одновременно. – Она погладила его по щеке тыльной стороной ладони. – Как ваш английский поэт, да?

Верлак попрощался с Марин на улице Италии и пошел дальше по улице Тьера, надеясь не встретить никого из знакомых. На повороте он увидел, что улица перекрыта, и несколько секунд думал, не отгорожен ли от него Дворец правосудия, но вспомнил, что сегодня четверг, ярмарочный день. Хотя прилавки искусно разложенных овощей и фруктов он находил красивыми, необходимость лавировать в толпе раздражала. Сегодня он этого не замечал – все мысли были только о Марин.

Он подошел к одному из своих любимых торговцев. Этот человек продавал только местное и сезонное, и сейчас перед ним лежали четыре кучки грибов: тонкие маленькие оранжевые лисички, большие черные вешенки, остроконечные рябые сморчки, толстые белые. Верлак остановился у прилавка и попросил по двести граммов каждого вида, которые продавец положил в бумажные пакетики.

– Жарить с петрушкой и лимоном? – спросил Верлак.

– И чесноком, – улыбнулся в ответ продавец и бросил в один пакет горсть листиков петрушки.

– Спасибо.

Верлак расплатился, взял свои покупки и перешел улицу, заранее представляя себе, какой ужин приготовит сегодня для Марин. Входя во Дворец правосудия, он столкнулся с Фламаном.

– Здравствуйте! – сказал молодой полицейский, пожимая руку Верлаку. – Я вчера много звонил по телефону, в том числе в отель Сан-Ремо, который нам назвал профессор Роккиа. Никакой Джузеппе, или дотторе, или синьор Роккиа в понедельник там не останавливался.

Верлак остановился.

– Спасибо, Ален.

Он взбежал через ступеньку к себе на этаж, торопясь найти Бруно Полика.

– Доброе утро, мадам Жирар! – поздоровался он, проходя мимо стола секретарши.

– Здравствуйте, господин судья, – ответила мадам Жирар и подняла ручку, которую держала в руке, будто в знак предупреждения. Верлак кивнул, уже слыша из-за угла голос Ива Русселя.

– Простите, что опоздал, – сказал Верлак, увидев возле двери своего кабинета Русселя. – Заходите же. – Он открыл дверь. – Джузеппе Роккиа не останавливался в понедельник вечером в отеле «Дез Англе» в Сан-Ремо.

Руссель промолчал, и Верлак удивленно взглянул на прокурора.