Будильник в шляпной картонке. Колокол смерти (сборник) - Энтони Гилберт (1939)

Когда Феррис вышел из дома шурина и бесцельно побрел через пустынную местность, которую в здешних краях называют Холмами, начал моросить дождь. Холмы начинались сразу за городской чертой, простираясь на многие мили в разные стороны, – череда горбов, голубеющих в тусклом дневном свете. Где-то вдали синеватая дымка сливалась с горизонтом, а за горизонтом расстилалось море, и во всем этом огромном пространстве он не увидел ни единой живой души. В ложбинах и на подъемах густо росли кусты, которым мощные ветры, бушующие над Ла-Маншем, придавали самые причудливые очертания. Были тут древние впадины и старинные печи, в которых люди давно забытых племен выпекали хлеб; временами ему на пути попадались заброшенные домики пастухов, сложенные из местного камня. Эти домики никак не проветривались, разве что через щель, служившую дверью. У входа валялись груды булыжников, так чтобы в случае острой нужды овец можно было закрыть на ночь. У одного из таких домиков он остановился и залез внутрь, но затхлость и сырость вскоре вновь выгнали его наружу. К тому же опасность погони не позволяла считать такое убежище хоть сколько-нибудь надежным. Достаточно кому-то одному заглянуть внутрь, и путь к бегству будет перекрыт. Тем более что у него нет никакого оружия, даже палки. Мысль о том, чтобы использовать в качестве такового булыжник, не пришла ему в голову. Мэй была права, говоря, что человек он мирный.

Так он и шел по безрадостным Холмам, понимая, что в любой ложбине может наткнуться на какого-нибудь бездельника, который рано или поздно узнает его по фотографиям в газетах и сдаст властям. Феррис не знал, насколько широко раскинута сеть поисков и прошел ли уже слух, что он объявился в этих краях. Несколько дней назад он купил газеты и бегло просмотрел их в поисках новостей о самом себе, но встретил лишь упоминание о «все еще не обнаруженном церковном служке». Большинство, кажется, склонялось к тому, что, заколов того беднягу в церкви Святой Этельбурги, он утопился в реке. Феррис подумал о Мэй, своей жене – что у нее за мысли, как она, должно быть, страдает. Он почувствовал, что за одно только ее слово, за чистый взгляд, за прикосновение твердой, решительной ладони готов отдать всю еще теплящуюся в его груди надежду. Но он не отваживался вернуться туда, где все его так хорошо знают. Да не успеет он и шага ступить, как его схватят. Ведь туда, где лежит труп, и слетаются стервятники. К тому же чем меньше она посвящена в самые последние главы этой тяжкой истории поражения человека, который не сумел хоть как-то устроить собственную жизнь, тем для нее лучше.

В какой-то момент он подошел к одному из тех крохотных памятников человеческой веры в сверхъестественное, что тут и там разбросаны в затерянных уголках этой местности. Маленькая церковь стояла на невысоком холме, под ней раскинулась целая гроздь коттеджей. Колокольня походила на острую иглу серого цвета, дверь была открыта.

Феррис уловил, что кто-то вошел в церковь, и, обернувшись, увидел, как по нефу к нему приближается невысокий человек в рясе. Викарий этой затерявшейся среди холмов церквушки принадлежал к числу тех людей, что напоминают горожанину о вечном терпеливом круговращении земной жизни. У него было умное спокойное лицо, и он настолько привык к чудесам природы, что смутить его уже не могли никакие странности человеческого поведения. Он много чего знал про зло, что дает ростки собственной гибели в глубинах человеческого сердца, как знал и о существовании удивительной силы и способности к самопожертвованию, являющихся для человечества формой искупления грехов. Он почувствовал присутствие постороннего, лишь когда столкнулся с ним едва ли не лицом к лицу. И прежде всего увидел, что человек этот до смерти чем-то напуган.

– Здесь вы в безопасности, – медленно проговорил он своим глубоким голосом. – Здесь вас вряд ли кто тронет.