Будильник в шляпной картонке. Колокол смерти (сборник) - Энтони Гилберт (1939)

– К тому времени я убедил себя в том, что мир обязан обеспечить мне хоть какое-то сносное существование, и, подобно множеству безработных, воевавших во Франции, особенно тех, что ушли на фронт молодыми, не успев еще более или менее устроиться в мирной жизни, усвоил социалистические идеи о собственности. Мне и впрямь казалось несправедливым, что от меня хотят, чтобы я рисковал жизнью, защищая собственность тех, кто благополучно остается дома, и не имел при этом права на некую долю этой собственности – достаточную для того, чтобы по возвращении сводить концы с концами. Фентону пришлось еще дважды или трижды вернуться к этому предмету, и в конце концов я уступил. Дело простое, сказал он, и совершено безопасное. Все необходимые приготовления уже сделаны, и моя задача – просто стоять на страже рядом с ювелирной лавкой и засвистеть какую-нибудь мелодию, в случае опасности или если появится случайный прохожий, когда он, сделав дело, соберется выходить. На тротуаре была решетка, мне предстояло ждать, пока он не просвистит начало песенки в знак того, что направляется к двери, на что я – если все в порядке – должен был ответить следующим тактом. Следует признать, душа у меня в тот момент в пятки ушла; стиснув руки в карманах, я делал несколько шагов в одну сторону, потом в другую и чувствовал себя последним дураком на свете. Не счесть, сколько сигарет я закурил и тут же отбросил в сторону. Пот лил с меня градом. Казалось, целая жизнь прошла, хотя на самом деле Фентон оставался там не так уж долго. Услышав, как он засвистел, я огляделся по сторонам и, убедившись, что на улице никого нет, свистнул в ответ и поспешно отошел от лавки. Он появился на пороге, закрыл за собой дверь, подхватил меня на углу, сказал, что все прошло как по маслу и мою долю он пришлет мне через день-другой. Странно, но мне ни разу не пришло в голову, что он может меня надуть. Хотя Фентон и заверил меня, что все прошло хорошо, радости от его общества я не испытывал, так что на следующем углу мы разошлись, и я сел в трамвай. На следующий день я встал поздно: все равно дела меня никакие не ждали, на дворе стояла зима, и самым теплым местом была кровать. Когда я вышел на улицу, там вовсю продавался экстренный дневной выпуск газет, каждая с шапкой: «Убийство в Найтсбридже». На самом деле произошло оно на Бромптон-роуд, но Найтсбридж было более звучным. Мне и в голову не пришло, что вся эта история каким-то образом касается меня, но газету я купил и бегло просмотрел заметку. В глаза мне бросилось имя – Кристи, и я застыл на тротуаре, покачиваясь взад-вперед, так что какая-то проходившая мимо женщина бросила своей спутнице: «Что за свинство, нельзя же так с самого утра», – а та откликнулась: «Точно, вот вам результат всех этих пособий – деньги на ветер, все равно они оседают в руках трактирщиков». В любой другой ситуации я бы разозлился, но в то утро это просто не имело значения. Я старался свыкнуться с открывшейся мне правдой. У меня не было ни малейших сомнений относительно происшедшего, точно так же, как не было их, когда я узнал о гибели Уркхарта. Моей первой реакцией был ужас: выходит, пока я оставался снаружи, в темноте, ломал спички и выбрасывал недокуренные сигареты, Фентон сдавливал горло человека – это было удушение. Наверное, он не ожидал, что там будет ночной сторож, и на дознании выяснилось, что Кристи нанял его всего на две ночи – из-за бриллиантов. Это был крепкий, даже очень крепкий парень, но его захватили врасплох, сзади. Справившись с первым потрясением, я задумался, что же будет дальше. Если Фентона поймают, то он, вполне вероятно, меня сдаст, и нас обоих ожидает петля. Удивительно, но хотя в ту пору в жизни у меня не было ни малейшей радости, мысль о смерти пугала. Я думал и все никак не мог придумать, как сделать так, чтобы он меня не выдал. Мне казалось, что все прохожие наблюдают за тем, как я покупаю газеты; краем глаза я заметил стоящих на углу полицейских и прошел мимо них с нарочито равнодушным видом. Вряд ли мне когда-либо приходило в голову, что арестовать могут и ни в чем не повинного человека. Да, собственно, никого и не арестовали, хотя должно было пройти много месяцев, прежде чем я поверил, что мне удалось ускользнуть – если, конечно, можно употребить в данном случае это слово.