Два капитана - Каверин Вениамин Александрович (2007)

Потом мы вернулись к Вале, выпили по рюмочке, и он объяснил мне, что действительно за последние полгода он почти не выходил из совхоза. У него была интересная работа: он потрошил желудки соболей и выяснял, из чего состоит их пища. Несколько желудков у него было своих, а еще штук двести любезно предоставил в его распоряжение какой—то заповедник. И он выяснил очень интересную штуку: что при заготовке мелких пушных видов следует щадить бурундука, которым главным образом и питается соболь.

Я молча слушал его. Мы были совершенно одни, в пустом доме, и комната была совершенно пуста – большая, неуютная комната одинокого человека.

– Да, интересно, – сказал я, когда Валя кончил. – Значит, соболь питается бурундуками. Здорово! А тебе – знаешь, что тебе нужнее всего? Знаешь, что тебе просто дьявольски нужно? Жениться!

Валя заморгал, потом засмеялся.

– Почему ты думаешь? – нерешительно спросил он.

– Потому что ты живешь, как собака. И знаешь, какая жена тебе нужна? Которая бы таскала тебе бутерброды в лабораторию и не очень старалась, чтобы ты обращал на нее внимание.

– Ну да, ты скажешь, – пробормотал Валя. – А что ж! Я и женюсь со временем. Мне нужно вот только диссертацию защитить, а потом я буду совершенно свободен. Я ведь теперь скоро в Москву вернусь. А ты?

– Что я?

– Что же ты не женишься?

Я помолчал.

– Ну, я особая статья. У меня другая жизнь. Я, видишь, как: сегодня здесь, а завтра – за тридевять земель. Мне нельзя жениться.

– Нет, тебе тоже нужно жениться, – возразил Валя. – Послушай, – с неожиданным вдохновением сказал он, – а помнишь, вы приходили ко мне в Зоопарк, и Катя была со своей подругой? Как ее звали? Такая высокая, с косами.

У него стало такое доброе, детское лицо, что я посмотрел и невольно стал смеяться.

– Ну как же! Кирен! Красивая, правда?

– Очень, – сказал Валя. – Очень.

– Он хотел постлать мне на своей кровати, но я не дал и лег на полу. Коек было сколько угодно, но я всегда любил спать на полу. Высокий сенник раздался, я сказал: «Ого», и Валя забеспокоился, что мне неудобно. Но мне было очень удобно – снизу было видно небо, такое тихое, будто и там кругом был лес и полно снега, и было очень хорошо смотреть на это небо и разговаривать. Спать не хотелось.

О чем только мы не переговорили! Мы вспомнили даже Валиного ежа, который был продан в университет за двадцать копеек. Потом опять вернулись к Кораблеву.

– Ты знаешь что, – вдруг сказал Валя, – конечно, может быть, я и ошибаюсь, – мне кажется, что он был немного влюблен в Марью Васильевну. Как ты думаешь?

– Пожалуй.

– Потому что – очень странная вещь. Я однажды зашел к нему и вижу: на столе стоит ее портрет. Я что—то спросил, потому что как раз на следующий день собирался к Татариновым, и он вдруг стал говорить о ней. Потом замолчал, и у него было такое лицо… Я решил, что тут что—то неладно.

– Валька, иди ты к черту! – сказал я с досадой. – Я не пойму, где ты живешь, честное слово! Немного влюблен! Он без нее жить не мог! И ведь вся эта история произошла перед твоими глазами. Ну, да ты тогда занимался гадюками, – понятно!

– Что ты говоришь! Вот бедняга!

– Да, он бедняга.

Мы помолчали. Потом я спросил:

– Ты часто бывал у Татариновых?

– Не очень часто. Раза три был.

– Ну, как они поживают?

Валя приподнялся на локте. Кажется, он хотел рассмотреть меня в темноте, хотя я сказал это совершенно спокойно.

– Ничего. Николай Антоныч теперь профессор.

– Вот как! Что же он читает?

– Педологию, – сказал Валя. – Уверяю тебя, очень почтенный профессор… И вообще…

– Что вообще?

– По—моему, ты в нем ошибался.