Два капитана - Каверин Вениамин Александрович (2007)

– Давай все.

Он засмеялся.

– А что – ты опять собираешься в Энск за Катей?

Мы пошли в фотомагазин и купили лейку…

Для всех я уезжал ночью в первом часу, но с Катей мы стали прощаться с утра – я все забегал к ней то домой, то на службу. Мы расставались ненадолго: в августе она должна была приехать ко мне в Заполярье, а я ждал, что меня вызовут еще раньше – быть может, в июле. Но все—таки мне было немного страшно – как бы опять не расстаться надолго…

Валя принес на вокзал «Правду» с моей статьей. Все было напечатано совершенно так же, как я написал, только в одном месте исправлен стиль, а вся статья сокращена приблизительно наполовину. Но выдержки из дневника были напечатаны полностью: «Никогда не забуду этого прощанья, этого бледного вдохновенного лица с далеким, взглядом. Что общего с прежним румяным, полным жизни человеком, выдумщиком анекдотов и забавных историй, кумиром команды, с шуткой подступавшим к самому трудному делу. Никто не ушел после его речи. Он стоял с закрытыми глазами, как будто собираясь с силами, чтобы сказать прощальное слово. Но вместо слов вырвался чуть слышный стон, и в углу глаз сверкнули слезы…»

Мы с Катей читали это в коридоре вагона, и я чувствовал, как ее волосы касаются моего лица, и чувствовал, что она сама чуть сдерживает слезы.

ЧАСТЬ 6,

(рассказанная Катей Татариновой).

МОЛОДОСТЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ.

Глава 1.

«ТЫ ЕГО НЕ ЗНАЕШЬ»

Иван Павлович деликатно ушел из вагона, а Валя все передавал приветы какому—то Павлу Петровичу из зверового совхоза: «Фу, черт! И доктору! Чуть не забыл!», пока Кира не вернулась и не увела его за руку. Мы остались одни. Ох, как мне не хотелось, чтобы Саня уезжал!

Вот какой он был в эту минуту – мне хотелось запомнить его всего, а не только глаза, в которые я смотрела: он стоял без фуражки и был такой молодой, что я сказала, что ему еще рано жениться. В форме он казался выше, но все—таки был маленького роста и, должно быть, поэтому иногда невольно поднимался на цыпочки – и сейчас, когда я обернулась. Он был подтянутый, аккуратный, но на макушке торчал хохол, который удивительно шел ему, особенно когда он улыбался. В эту минуту, когда мы обнялись и я в последний раз обернулась с площадки, он улыбался и был похож на того решительного, черного, милого Саню, в которого я когда—то влюбилась.

Все где—то стояли, но я не видела никого и чуть не упала, когда спускалась с площадки. Ох, как мне не хотелось, чтобы он уезжал!

Он взмахнул фуражкой, когда тронулся поезд, и я шла рядом с вагоном и все говорила: «Да, да».

– Будешь писать?

– Да, да!

– Каждый день?

– Да!

– Приедешь?

– Да, да.

– Ты любишь меня?

Это он спросил шепотом, но я догадалась по движению губ.

– Да, да!

С вокзала мы поехали провожать Ивана Павловича, и дорогой он все говорил о Сане.

– Главное, не нужно понимать его слишком сложно, – сказал он. – А ты самолюбивая, и первое время вы будете ссориться. Ты, Катя, вообще его почти не знаешь.

– Здрасти!

– Знаешь, какая у него главная черта? Он всегда останется юношей, потому что это пылкая душа, у которой есть свои идеалы.

Он строго посмотрел на меня и повторил:

– Душа, у которой есть свои идеалы… А ты гордая – и можешь этого не заметить.

Я засмеялась.

– И ничего смешного. Конечно, гордая, и девочкой, между прочим, была совсем другая. А он – вспыльчивый. Ты вообще подумай о нем, Катя.

Я сказала, что я и так думаю о нем слишком много и не такой уж он хороший, чтобы о нем думать и думать.