Замурованная. 24 года в аду - Найджел Кауторн (2010)

Когда он пришел, ему показали записку, которая, по словам Фрицля, была при Керстин, вместе с письмом, которое, по его же словам, он получил от Элизабет в январе. Они были написаны на синей бумаге для писем. Вольфарта спросили, можно хоть как-то догадаться по письмам, к какой секте могла принадлежать женщина, писавшая их, и где предположительно ее можно искать. Может, выбор слов, их порядок в предложении натолкнут его на догадки о каком-то известном ему культе?

Вольфарт изучил письма. Он заметил, что они были написаны очень неторопливо, почти каллиграфическим почерком. Они были продуманны и составлены почти в официально-деловой манере, не похожей на обычный небрежный стиль, в котором принято писать письма родственникам и друзьям. Также от него не скрылось, что слова были скомпонованы в «нарочито гладкие, выверенные и не особенно искренние» фразы. Он пришел к выводу, что письма были продиктованы. Никаких намеков на секту он не увидел. Тем более никаких указаний на то, что она могла разместиться в этой или любой другой епархии Нижней Австрии. А ведь эта экспертиза могла быть проведена 24 года тому назад, обратись к нему полиция еще тогда.

Доктор Райтер появился в выпуске новостей на ОРФ, австрийском канале общественного телевидения.

– Чего вы надеетесь добиться нашим интервью? – спросил диктор.

– Я хочу, чтобы мать вышла на связь с нами, – отвечал Райтер. – Разговор будет строго конфиденциален. И может, мы продвинемся вперед в постановке верного диагноза и лечении Керстин.

Он опасался, что мать Керстин может побояться откликнуться, если будет знать об участии полиции в этом деле, – поэтому и упомянул о «строгой конфиденциальности».

Выступление вызвало реакцию. Журналисты хлынули в дом Фрицля, рассчитывая на его сотрудничество в поиске его дочери, и были удивлены, получив от ворот поворот. Репортеры, постучавшие в двери его дома, были ошеломлены раздражительностью, с которой пенсионер-электрик реагировал на их вопросы. Он просто взбесился, когда они упомянули попытку доктора Райтера выйти на след его дочери.

«Я был поражен, – вспоминал один журналист. – Я ожидал увидеть заботливого отца, а он сказал мне убираться. Он кричал, угрожал и был просто в ярости. Он сказал, что не хотел этого обращения вовсе, но „этот чертов доктор“ заставил его сделать это».

Фрицль был испуган. Годами его тайна была заперта в четырех стенах подвала. Последнее, чего ему хотелось, – это чтобы свора назойливых журналистов совала нос в его дела.

Попытки обнаружить Элизабет Фрицль не прекращались. Доктор Райтер организовал телевизионную кампанию с прямым обращением к матери Керстин, в котором он просил ее связаться с ним, в то время как полицейские направились в Вену, чтобы прочесать архивы в попытке обнаружить ее местонахождение. В век компьютеризированной бюрократии у человека нет практически никаких шансов исчезнуть совсем.

«Были опрошены все школы, – перечислил Ганс Хайнц Ленце, который также был посвящен в курс дела. – Была просмотрена центральная регистрационная база данных; навели справки в офисе социальной безопасности. Обыскали буквально каждую улицу. Нигде не было ни капли информации об Элизабет».

Они были в затруднительном положении, поскольку с момента ее исчезновения ни паспорт, ни водительские права, ни какой-либо другой ее официальный документ не были использованы. Кроме школьных, не было других фотографий или документов по социальному обеспечению на ее имя. А рождение Керстин и других упомянутых в письме детей, Феликса и Стефана, не было нигде зафиксировано.

Потерпев неудачу в поиске Элизабет традиционными бюрократическими методами, полиция сменила тактику. Они вернулись в дом Фрицля и взяли образцы ДНК у всех членов семьи, включая и детей, от которых, по словам Фрицля, их мать отказалась ранее.