Дорогами тьмы - Филиппа Грегори (2012)

– Ишрак! – Колени его подогнулись, он ползком добрался до ее постели. – Ишрак, не уходи! Не покидай меня!

Он приложил ухо к ее лицу – ни малейшего намека на самый кроткий, тихий вздох. Он припал к ее груди – ни единого удара сердца. На какое-то мгновение видение Смерти сковало Луку январским морозом. Несмотря на молодость, Лука уже много раз лицезрел лик Смерти, но никогда прежде не терял он верного друга в образе изумительной девушки в самом расцвете сил и молодости, девушки, которая – он в этом не сомневался – была рождена для славных побед над любыми опасностями, для славных свершений. Он видел, как она плыла в кипящем водяном потоке, как стреляла из лука, как искренне смеялась от радости, как смотрела в глаза оттомана-рабовладельца. Он видел, как бесстрашно она улыбалась головорезу с мушкетом. Но как она умирала, он не видел еще никогда.

Лука зарычал – от нестерпимой боли, от ярости.

– Не уходи! – заклинал он ее, хотя знал, что она его больше не слышит. – Не уходи! Только не уходи!

Он вскарабкался на кровать, обнял ее так, как обнимают влюбленные, так, как никого и никогда не обнимал в своей жизни. Он прижимался щекой к ее стылой щеке, шептал на ухо нечленораздельные слова, крепко-крепко обвивал ее плечи, любовно укутывал ее собой, заслоняя от лика немилосердного небытия.

– Ишрак! – стонал он. – Не покидай меня.

Робкое дуновение коснулось его щеки, словно Ишрак пыталась ему что-то ответить. Но ему наверняка померещилось, это был жар от его собственного дыхания, жар от пылких слов и страстных объятий, в которых он сжимал Ишрак, словно в тисках.

Она шевельнулась: слабо, едва-едва вздрогнула и сразу же замерла ее грудь. Лука дернулся, испугался, что своим телом он перекрыл ей доступ к воздуху и она испустила последний вздох, но затем волна светлой и чистой радости накатила на него, и он почувствовал, что она – дышит. Он уложил ее на спину, надавил на диафрагму, вырывая из ее груди вздох – один, другой, третий.

– Ишрак? – горячо шептал он. – Ты дышишь, возлюбленная моя? Ты можешь дышать?

Согретая Лукой, Ишрак постепенно оттаивала, щекам ее возвращалось тепло. Он отстранился, вглядываясь в неподвижное лицо. Не румянец ли это нежно окрашивает ее щеки, не тоненькая ли жилка бьется на шее? Но разве могло тепло его тела вернуть к жизни ее обледеневшую плоть?

По наитию, по чудесному, невесть откуда взявшемуся вдохновению Лука струной вытянулся рядом с ней, вжался в нее всем своим телом, накинул поверх одеяло и завернул в него, словно в теплый шерстяной кокон, себя и Ишрак. Он был так близок к ней, так поглощен ею одной, что начал дышать вровень с ней, один в один, заставляя ее умирающее тело бороться за жизнь; он так неистово жаждал ее воскресения, что стиснул ее плечи, припал губами к ее губам и принялся вдыхать воздух ей в рот, осторожно покачивая ее из стороны в сторону. Он чувствовал, как при каждом полученном от него вдохе тихонько вздымается и опадает ее грудь.

– Не уходи, – нашептывал он ей в холодное ухо. – Не уходи от меня. Я люблю тебя.

Тело ее взволновалось, и тихая дрожь пробежала по всем ее членам. Лука отпрянул. Черные ресницы ее затрепетали, словно она пыталась открыть глаза, сомкнутые путами сна.

– Люблю, – твердил Лука. – Я люблю тебя. Долго пребывал я в неведении, но все решилось этой ночью. Я люблю тебя, всей душой своею, всем своим сердцем. Ты – моя, ты – моя возлюбленная. А я, я – твой.

Рот Ишрак распахнулся, как у захлебывающегося в воде купальщика, и она прохрипела:

– Вытащи их.

– Что?

– Вытащи их, – произнесла Ишрак чуть слышно.