– Я предложил бы их Изольде, если бы первые ей не подошли.

– Ты внушил Изольде, что башмачки заставляют ее танцевать, – осенило Ишрак. – Я как-то видела змею: зачарованная звуками флейты, она выползла из корзины и покачивалась под музыку. То же самое ты проделал и с моей подругой.

Он кивнул и застонал от резкой боли, молотком тюкнувшей его в затылок.

– Что ж, тогда ты понимаешь, что этот трюк сработает с любым, кто готов довериться первому встречному.

– Но почему ты не опробовал этот фокус и на мне?

– На тебе, как же, – надулся он, словно она обидела его. – Меня предупредили, что тебя на мякине не проведешь.

Она коротко рассмеялась.

– Но что погнало в путь других танцоров? Тех, которые повинуются скрипачу? Кто-то, такой же, как ты, сыграл с ними злую шутку?

– Нет, они все сделали сами: сами уверили себя в том, что они танцоры. Истории про танцующих бродяг, которые достигали их слуха, всколыхнули в их сердцах желание сбежать из опостылевшего дома, изменить свою жизнь к лучшему. Наверняка тебе доводилось слышать рассказы про каких-нибудь несчастных влюбленных, которые ложились и умирали. Просто умирали, безо всяких на то причин. Почему? Да потому что им так захотелось. Единственное, что я сделал с леди из Лукретили, – всколыхнул в ней желание танцевать. Дальше она все делала по собственной воле.

– То есть их собственный разум диктует им, что делать? – спросила Ишрак, размышляя, что Луке, возможно, будет небезынтересно об этом узнать.

– Стоит только захотеть, и перед тобой откроется мир волшебства и чудес, – пренебрежительно скривился торговец. – Начнешь ангелов видеть и всякое такое. А можешь просто напиться – и тогда черти на каждом углу мерещиться будут.

Не внимая воплям возмущенного коробейника, Ишрак вывалила на землю все его пожитки и расшвыряла их носком сапога в разные стороны. Засунув сапоги Изольды обратно в переметную суму, она выудила кошель торговца и зашвырнула его как можно дальше. Дугой пролетев в воздухе, он рассыпался по земле звонким каскадом монет.

– Басурманка! Госпожа! На мне места живого нет. Зачем меня вдобавок нищим делать?

– Затем. Если кто-нибудь придет тебе на помощь, он не тронется с места, пока не соберет все деньги. Да и ты сам, как только освободишься, бросишься их подбирать, валяясь в пыли. Это отвлечет тебя: мне бы не хотелось, чтобы ты кинулся за мной в погоню.

– Да я и не собираюсь, – заверил он ее. – Надеюсь больше никогда с тобой не встречаться.

– Надейся, – согласилась она. – Старайся изо всех сил. Ибо если пути наши снова пересекутся, милости от меня не жди, второго шанса у тебя не будет, и новое поручение Джорджо станет последним в твоей жизни.

– Понял, понял. Мы же договорились. А теперь ты меня развяжешь?

– Нет, – отрезала она. – Оставайся как есть. Сам, думаю, освободишься через час или около того. Или кто-нибудь наткнется на тебя вечером или завтрашним утром. Так что прощай. И помни – никогда, ни за какие блага этого мира, не смей переходить нам дорогу – ни мне, ни Изольде.

– Не покидай меня одного! Я же ранен! Связан!

Она улыбнулась – жестко, бесстрастно. Сверкнула холодными, как лед, глазами.

– Как пожелаешь. Предпочитаешь, чтобы я тебя убила прямо сейчас?

– Нет! Нет! Милостивая госпожа! Но ослабь хотя бы веревки!

Вместо ответа она вспорхнула на спину его коня и взяла под уздцы свою лошадь.

– Мой конь! – заныл торговец.

– Почему бы тебе не пожелать освободиться, а? – предложила она. – Пять, четыре, три, два, один!

Она рассмеялась в его перекошенное от гнева лицо.

– Прощай, отравитель!