Девочка и мальчик - Мортен Браск (2017)

Папа и Николо помогают мне забраться на заднее сиденье. Мы ждем маму, собирающую в квартире одежду и необходимые вещи. Папа благодарит Николо за то, что тот им позвонил. Николо улыбается мне, он смущен, может, стесняется моих родителей, может, меня. Ведь он стал свидетелем моего состояния. Хочет, чтобы я знал, что он все понимает. Дает мне понять, что не имеет значения, как я выгляжу.

Он предлагает папе сигарету. Отец берет, несмотря на то, что в жизни не курил ничего, кроме трубки. Дым поднимается, и ветерок разрывает его на части.

За нашей машиной останавливается фургон, доставка продуктов в ресторан. Николо приводит одного из ребят, помогающих на кухне, и тот начинает заносить ящики внутрь.

Появляется мама с сумкой через плечо. За моей спиной открывается багажник, туда ложатся две другие сумки. Крышка багажника тяжело захлопывается. Мама обнимает Николо перед тем, как мы отъезжаем. Он делает движение рукой, показывая, что его заслуги никакой нет и что он разделяет общую ответственность. Они садятся в машину, мой отец на переднее сиденье. Николо встает прямо напротив меня, чтобы помахать мне рукой.

Мы едем все дальше от виллы, на север, в дом моих родителей в Хольте. Через окно мне видно город. Магазинчики, офисы, квартиры. Там всюду люди: за окнами, на тротуарах, велосипедах, в машинах, у всех есть какая-то цель, что-то, что им предстоит. Вид этих людей внушает мне страх. Страх перед тем, что им приходится делать и с чем они справляются, тогда как я уже на это не способен. Страх перед необходимостью быть горожанином, перед тем, сколько человек должен всего смочь, чтобы прожить обычный день своей жизни, год, саму жизнь. Страх перед тем, что придется вставать каждое утро с кровати, ехать по улицам, изо дня в день являться на работу, зарабатывать деньги, покупать вещи, жить, выживать. Страх перед неподъемной ношей собственного бытия. Эта ноша вторгается в меня через глаза и уши, рот и кожу. Я съеживаюсь, но глаза не в силах остановить несущийся мимо поток, нарастающий во мне, разрывающий меня на части. Они слышат меня, мама берет меня за руку.

– Я ничего не могу, – говорю я.

Она мягко пожимает мне руку.

– Тебе и не нужно ничего мочь, сыночек, ты с нами, – говорит она.

Меня кладут в комнате для гостей. Мама подтыкает под меня одеяло и долго сидит на моей кровати, держа меня за руку. Рассказывает мне что-то. О том времени, когда я был маленький, о том, что я тогда говорил и делал. Она выходит на кухню и возвращается с чашкой чая. Говорит, что я должен позвать их с отцом, если мне что-то понадобится или наскучит быть одному. Они совсем рядом, в соседней комнате.

Она оставляет дверь приоткрытой, совсем как в детстве. Я сажусь в кровати и пью чай. В чае мед, и я вспоминаю, как пил чай с медом, когда заболевал и мне не надо было идти в школу. Сладкий чай придает моему телу тяжесть и покой.

Я слышу, как кто-то толкает дверь, потом чувствую какое-то движение в изножье кровати, лапки, наступающие на меня. Кошка устраивается у меня на груди, в точности, как она делала это, когда я жил с родителями. Она мурлычет. Голубой с серым отливом мех под моей рукой. Я прислушиваюсь к дому, к звукам, которые помню, к родителям на кухне, в гостиной, к тому, как они ходят по комнатам, разговаривают, слушаю поскрипывание лестницы. Мерное мурлыканье кошки.

Из кровати мне видно папоротники на полу у окна. Я вспоминаю окаменевшие отпечатки листьев папоротника, которые видел в музеях, окаменелости триасового периода мезозойской эры и более древние. Я думаю о том, что папоротники существуют уже много миллионов лет. От этой мысли мне становится спокойно. Оттого что есть папоротники, и они есть всегда, везде, и в их дугообразных листьях таится вечность.

37

Они сидят за столом, когда я вхожу в столовую. Оба поднимают на меня глаза. Мама встает, подходит ко мне и обнимает.

– Ты проснулся, – говорит она.

– Да.