Девочка и мальчик - Мортен Браск (2017)

Улицы пусты. Кроме меня, никто не едет в это воскресное утро по Годтхобсвай, мимо домов и окон. За этими окнами спят люди, может, уже и не спят, может, слышат звук мотора, когда я проезжаю мимо. Я сворачиваю налево, проезжаю Озерный павильон и еду вдоль озер по направлению к Сортедам Доссеринг, там сворачиваю направо на аллею Дага Хаммаршельда, и вот я уже у кладбища. Ночью могилы закрыты для посещения, но в семь утра ворота открывают. Я въезжаю внутрь предельно медленно, стараясь не нарушать тишину. Оставляю мотоцикл около часовни.

Сняв с головы шлем, я начинаю различать пение птиц. Они сидят в кустах и кронах деревьев, скачут по траве, чирикают и пощелкивают. На кладбище полно птиц. Я слышу их щебет и хруст своих шагов по гравию. По воскресеньям тут нет садовников. Никого, кроме пожилой женщины, склонившейся над идеально гладким гранитным надгробием. Она раскапывает руками землю, возле нее в пакете принесенное ею растение.

Я иду по узкой тропинке к нашему месту. Трава подросла, могила и вправду уже напоминает крошечный сад, совсем как мы хотели. На надгробный камень и магнолию падают солнечные лучи. На могилу кто-то положил букет из белых и желтых цветов. И цвет, и сами цветы мне хорошо знакомы, именно такие любит Майя. Я представляю себе, как она кладет их на траву, ее ниспадающие волосы, чувствую, как во мне все переворачивается, из меня как будто откачали воздух. Майя. Я причинил тебе такую боль. Мы оба причинили боль друг другу.

У меня нет с собой цветов, но я приношу зеленую лейку и поливаю розы и траву. Несколько раз возвращаюсь к колонке наполнить лейку. Я поливаю даже землю рядом с могилой.

Закончив поливать, я сажусь на корточки, глажу рукой надгробную плиту. Разговариваю с ними шепотом. Я ничего не забыл из тех дней, когда они жили. Помню их личики, когда они замирали и прислушивались. Я помню все эти дни и часы.

Возвращаясь к мотоциклу, я чувствую боль в коленях.

48

Шоссе расстилается передо мной. Я поворачиваю ручку газа, мотоцикл отзывается толчком, набирая скорость. Я проезжаю мимо знаков, предупреждающих об ограничении скорости, еду все быстрее, быстрее, чем здесь разрешено, быстрее, чем я вообще когда-либо в жизни разгонялся на мотоцикле. Ветер плотно прижимает куртку к груди и вдавливает шлем в голову, покрышки и цепь почти поют, я наклоняюсь вперед, над бензобаком, асфальт подо мной мелькает, исчезая.

Я еду на юг через пригороды, которые принято считать частью Копенгагена, а не области, потом выезжаю за их пределы, ландшафт меняется, и начинаются поля. Через несколько часов я достигаю побережья и еду вдоль моря, поблескивающего в лучах едва вставшего над горизонтом утреннего солнца. Я не единственный еду в этом направлении. Не сбавляя скорости, я обгоняю других водителей по левой полосе и под рев мотора несусь вдоль берега к парому в Родбю.

Паром отходит через полчаса. Дожидаясь отплытия, я хожу на ветру по пристани взад и вперед, меряю ее шагами. Небо здесь как будто выше. Там, в этой вышине, куда не поднимаются даже птицы, перистые облака распростерли свои крылья.

Когда паром подходит к пристани, я уже завел мотоцикл. Паром открывает огромный зев, выпуская легковушки, грузовики и трейлеры. Когда все съехали на берег, загорается зеленый свет. С пристани на паром перекинуты металлические мостки, и, когда я съезжаю с них в полумрак автомобильной палубы, пол издает лязгающий звук. Мужчина в оранжевой жилетке жестикулирует, показывая мне, что я должен проехать в самый конец отсека. Гулкое бормотание моего двигателя отражается от металлических стен. Воздух в отсеке пропитался запахом машинного масла и горячего железа. Я заезжаю задним ходом в обозначенный краской сектор и слезаю с мотоцикла. К стене крепятся несколько ремней. Я пропускаю их через кольца в полу и натягиваю поверх сиденья и бензобака. Несколько раз дергаю за руль и за пассажирскую ручку на сиденье, убеждаясь в том, что мотоцикл не опрокинется во время перевозки.