Цвет жизни - Джоди Пиколт (2016)

Как будто грянул выстрел. Я разворачиваюсь, встречаю его взгляд и изображаю достойный «Оскара» приступ кашля. Это условный сигнал, о котором мы договорились заранее. Я задыхаюсь, как будто у меня лопаются легкие, пью воду из стакана на нашем столе, а потом хриплю судье:

— Мой коллега закончит, Ваша честь.

Встав, Говард начинает судорожно сглатывать. «Судья точно решит, что всю команду защиты косит мор», — думаю я, но в следующее мгновение замечаю, как меняется лицо Лайлы Фэйрклоу.

Она замирает, едва Говард выходит к ней.

Через какую-то бесконечно малую долю секунды она снова растягивает губы в улыбке, но эта перемена не ускользает от моего внимания.

— Прошу прощения, госпожа Фэйрклоу, — говорит он, — еще пара вопросов. Каков процент чернокожих детей в вашем классе?

— Ну, у меня в классе тридцать человек, и в этом году восемь из них афроамериканцы.

— Вы замечали, что афроамериканские дети чаще подвергаются дисциплинарным наказаниям, чем белые?

Она начинается крутить кольцо у себя на пальце.

— Ко всем своим ученикам я отношусь одинаково.

— Давайте на минуту покинем стены вашего класса. Считаете ли вы, что афроамериканских детей нужно наказывать чаще, чем белых?

— Ну, я не читала исследований на эту тему. — Поворот, поворот. — Но могу вам сказать, что проблема не во мне.

Что, разумеется, означает, что она думает, будто такая проблема есть.

Когда заканчивается индивидуальный опрос и первую группу из четырнадцати присяжных отводят обратно в комнату, мы с Говардом наклоняемся друг к другу и обсуждаем, кого хотим отклонить.

— Мы готовы обсудить отводы? — спрашивает судья Тандер.

— Я бы хотела дать отвод номеру десять, — говорит Одетт. — Тому, кто указал, что черный человек не может рассчитывать на хорошую работу и тем более на справедливый суд.

— Не возражаю, — отвечаю я. — Я бы хотела дать отвод присяжному номер восемь, чья дочь была изнасилована черным мужчиной.

— Не возражаю, — говорит Одетт.

Мы отклонили мужчину с умирающей женой, мать с больным ребенком и мужчину, единственного кормильца семьи из шестерых человек, начальник которого пригрозил его уволить, если он неделю не будет выходить на работу.

— Я бы хотела дать отвод присяжному номер двенадцать, — говорю я.

— Нет, — решительно произносит Одетт.

Судья Тандер хмурится и смотрит на меня:

— Вы не назвали оснований для отвода, адвокат.

— Она расистка, — объясняю я, но это звучит смешно даже для меня самой.

Женщина учит чернокожих детей и клялась, что у нее нет предрассудков. И все же я знаю, что она не лишена скрытой пристрастности, на это мне указала ее реакция на Говарда и то, как она нервно покручивала кольцо на пальце. Однако если я стану объяснять наш маленький эксперимент Одетт или судье, у меня могут быть большие неприятности.

Я знаю, вызывать ее для дальнейшего опроса бессмысленно. И это означает, что либо я буду вынуждена принять ее в качестве присяжного, либо мне придется использовать первый безапелляционный отвод.

Одетт использовала два отвода — один против медсестры, второй против общественного деятеля, который признался, что может найти несправедливость в чем угодно. Я отказала женщине, которая потеряла новорожденного ребенка, мужчине, подавшему в суд на больницу за халатность, и парню, который, как мне известно, — спасибо Говарду и «Фейсбуку»! — ездил на музыкальный фестиваль движения «Власть белых».

Говард наклоняется за спиной Рут и шепчет мне на ухо:

— Используй отвод. С ней будет беда, даже если она сама этого не хочет.

— Адвокат, — требовательно спрашивает судья, — мы все приглашены на ваши маленькие тайные переговоры?