Цвет жизни - Джоди Пиколт (2016)

— Закончите фразу, — предлагаю я. — «Я…» Какая? — Я делаю паузу в ожидании ответа. — Возможно, вы ответите «скромная». Или «светловолосая». «Дружелюбная». «Нервная», «умная», «ирландка». Но большинство из вас скажут «белая». Почему нет? Ведь это данность. Это характеристика, которая принимается как нечто само собой разумеющееся. Те из нас, кому посчастливилось родиться белыми, не ведают о своей удаче. Да что там, мы пребываем в блаженном неведении относительно многих вещей. Вполне вероятно, что вы не испытывали чувства благодарности, когда принимали душ этим утром или ложились спать в собственном доме вчера вечером. Вы не были благодарны за завтрак или за чистое белье. Это потому, что все эти незаметные привилегии легко принимают как должное. Конечно, намного проще заметить встречный ветер: то, как люди с другим цветом кожи подвергаются дискриминации. Мы видим это, когда черного человека случайно убивают полицейские или когда девушка с темной кожей подвергается нападкам одноклассников за то, что носит хиджаб. Немного сложнее рассмотреть — и признать его существование — попутный ветер: то, как мы, не цветные люди, получаем привилегии только на том основании, что у нас белая кожа. Мы можем пойти в кино, не сомневаясь, что большинство главных героев будут похожи на нас. Мы можем опоздать на встречу и знать, что опоздание не спишут на нашу расовую черту. Я могу подойти к судье Тандеру, выдвинуть возражение и не услышать, что я разыгрываю расовую карту. — Я ненадолго замолкаю. — Почти никто из нас, приходя домой с работы, не говорит: «Ура! Сегодня меня не остановили и не обыскали!» Почти никто из нас, поступив в колледж, не подумал: «Я попал в тот колледж, в который хотел, потому что образовательная система в действительности работает на меня». Мы не думаем об этом, потому что нам это не нужно.

К этому времени присяжные уже начали беспокоиться. Они ерзают и пожимают плечами. Краем глаза я замечаю, что судья Тандер внимательно наблюдает за мной, хотя в своей последней реплике я не ограничена и теоретически могла бы даже зачитать вслух «Большие надежды», если бы у меня возникло такое желание.

— Я знаю, вы думаете: «Я не расист». Конечно, ведь мы видели образец настоящего расизма в лице Терка Бауэра. Я сомневаюсь, что среди вас много таких, которые, как он, считают своих детей арийскими воинами или полагают, что черные люди настолько ущербны, что им нельзя прикасаться к белому ребенку. Но если даже мы соберем всех расистов планеты и отправим их на Марс, расизм все равно останется. Дело в том, что расизм — это не только ненависть. У каждого из нас есть предубеждения, даже если мы думаем, что свободны от них. Дело в том, что расизм связан с тем, кому именно принадлежит власть… и кто имеет к ней доступ. Начиная работать над этим делом, дамы и господа, я не считала себя расистом. Теперь я понимаю, что я расист. Не потому, что я ненавижу людей других рас, а потому что я — намеренно или нет — получаю дивиденды от цвета своей кожи, как Рут Джефферсон терпит из-за своей.

Одетт сидит, опустив голову. Не могу сказать, радуется она тому, что словесными гвоздями я заколачиваю свой собственный гроб, или же просто обалдела от того, что мне хватило смелости восстановить против себя присяжных на столь позднем этапе игры.