Танго в стране карнавала - Кармен Майкл (2007)

Я кивнула, потом взглянула на заднее сиденье, проверить, заметила ли моя подруга Кьяра, что за рулем сумасшедший, — но она хохотала, откидывая со лба темные волосы, лицо счастливое, как у одного из ангелов Чарльза Мэнсона.

Перехватив мой взгляд, она нагнулась, схватила меня за руку и прокричала:

— Правда же, он клевый?

Никакого разумного объяснения тому, для чего мы вдруг отправились исследовать кариока-фанк, не было, если не считать, возможно, желания угодить дорогому папе Римольди в Милане — Кьяра недавно сообщила отцу, что хочет заняться расследовательской журналистикой, чтобы он не прикрыл ее доверительный фонд, когда ей стукнет тридцать. По правде говоря, я подозревала, что кариока-фанк был просто еще одним предлогом, под которым Кьяра могла встречаться с прекрасными афробразильскими людьми. Ей вообще нравились негры: чернокожие дети, чернокожие художники, чернокожие танцоры, чернокожие интеллектуалы, чернокожие маньяки, убивающие свои жертвы топором. Она не проводила различий, лишь бы они все были черными.

— Это новый голос фавел, — просвещала она меня перед вечером пятницы, когда мы собрались сопровождать Мистера Катру в его турне по андеграундным фанк-концертам в Рио.

— Это чудовищно громкое пуканье, — прокомментировал Фабио, когда мы с ним остались одни. — Пуканье от того, что кое-кто заработал несварение, пережрав американской культуры.

Фабио был против задуманной нами «вылазки-миссии», объясняя, что все это слишком опасно, а качество музыки ниже всякой критики. За день до нее он даже объявил мне ультиматум, предложив сделать выбор между самбой и кариока-фанком, — указав на то, что это взаимоисключающие стили, а стало быть, любить оба невозможно.

Между Кьярой и Фабио заполыхала настоящая война за мои музыкальные пристрастия.

— Он просто унижен и злится, потому что понимает: самба свое отжила. Ее узурпировал белый средний класс Бразилии, — втолковывала мне Кьяра, кидая уничтожающие взгляды в сторону Фабио.

Сам Фабио в ответ беспечно улыбался, покачиваясь в гамаке на веранде:

— Я слышу все это уже много лет. Уверяю тебя, моя принцесса из среднего класса, самба будет долго жить и после того, как исчезнет и вымрет все то дерьмо, которое некоторые называют музыкой.

Местом, куда в тот пятничный вечер Мистер Катра собирался врываться, как вихрь, была «Ривьера», клуб, расположенный в саду на морском берегу, с плавательным бассейном, фонтанами в стиле Матюрена и неестественно высокой входной платой. Наша автокавалькада с визгом затормозила перед входом в клуб, море взволнованных белых лиц расступилось, и Катра со своей командой ворвались в клуб. Эта «Ривьера» — шикарное место для эксклюзивных концертов. Официанты в галстуках носились по залу, обитому бархатом, разнося расфуфыренным белокожим гостям шампанское в ведерках со льдом. В передней части зала уже толпились ребята и девицы отвязного вида, крутили бедрами, как делают девчонки в фавелах, только на этих были маечки-топики от фирмы «Гэнг» минимум по триста реалов каждая, а бунтовали они против своих предков, а не против общества. Позднее в тот вечер я разговорилась с одной из них, белобрысой девочкой-подростком в рваной белой маечке с надписью: «Не трогать», и спросила, почему ей нравится фанк.

— Потому что мой папаша его ненавидит! — прокричала она, показав полный рот дорогих скобок на зубах для исправления прикуса. Рядом с ней торчал с самодовольным видом ее длинноволосый парень. На сцене эм-си Фрэнки, последнее фанк-открытие, орал во все горло: «Ela, ela, ela, quer», что можно приблизительно перевести, как «Она… она… она… этого хочет», — после чего речь пошла об анальном сексе и полигамии.