Омерзительный тип, просто на редкость гадкий. Чему я весьма рад. Подсознательно я боялся, что Джордж окажется добрым малым. Теперь я спокоен. Когда буду отправлять его на тот свет, раскаяние меня не замучает.

Все прояснилось очень быстро. Джордж стоял у камина и курил, держа сигарету между большим и указательным пальцами и задрав локоть вверх: самодовольная манера человека, который хочет показать окружающим, кто здесь хозяин. Перед тем как подойти, он, словно петух на навозной куче, некоторое время сверлил меня надменным взглядом.

Представившись его жене и матери и приняв отвратительный коктейль, я изучал Джорджа, как палач изучает приговоренного к казни. Лет сорока пяти, высокий и тучный, затылок срезан, лоб нависает над бровями; псевдокавалерийские усы не скрывают надменных, вывороченных губ.

Я сознаю, что мой портрет выглядит карикатурой. Вероятно, женщине – например, его жене – Джордж представляется идеалом мужчины. Я слишком предвзят. Тем не менее его грубость и неотесанность бросались в глаза.

Завершив свой монолог, Джордж с преувеличенным вниманием посмотрел на часы.

– Пора бы уже.

Никто не ответил.

– Ты говорила со слугами, Вай? С каждым днем они подают ужин все позже.

– Да, дорогой, – ответила его жена – бледная копия Лины, жалкое, забитое создание.

– Хм, должно быть, они с тобой совсем не считаются. Придется самому.

– Пожалуйста, дорогой, не надо, – взмолилась жена, выдавив жалкую улыбку. – Иначе слуги уволятся. – Поймав мой взгляд, Вайолетт Рэттери мучительно покраснела.

Джордж представлял собой тип домашнего тирана, чей скверный характер проявляется в полную мощь, когда его окружают люди зависимые. Анахронизм, а не человек, черствый и жестокий. Джордж сошел бы за своего среди дикарей, из него вышел бы отличный морской волк или надсмотрщик над рабами. Однако в образованном обществе такому негде себя проявить, и всю нерастраченную жестокость он обращает на домочадцев.

Удивительно, насколько ненависть обостряет зрение. Я изучил Джорджа глубже, чем закадычного друга. Передо мной стоял человек, который убил Марти и позорно удрал с места преступления, который отнял жизнь, стоившую жизни десятка таких, как он, жизнь единственного дорогого мне человека. Ничего, Марти, потерпи, ему недолго осталось.

За ужином я сидел напротив Лины, между Вайолетт Рэттери и старой миссис Рэттери. Джордж то и дело оценивающе на нас поглядывал. Едва ли он ревновал Лину – такие, как он, слишком уверены в собственной неотразимости, просто недоумевал, что она нашла в этом чудаке Феликсе Лейне.

Джордж обращался к Лине с нагловатой бесцеремонностью, словно к младшей сестре. Лина призналась мне, что он к ней подкатывал; если судить по его развязной манере, их отношения зашли довольно далеко.

– Что, и ты теперь похожа на болонку? – Он наклонился к Лине и взъерошил кудряшки на ее затылке, затем подмигнул мне. – Женщины, Лейн, только и знают, что гнаться за модой. Если завтра какой-нибудь парижский педик объявит, что в моде лысина, они тут же побреют голову налысо.

Старая миссис Рэттери, которая сидела рядом со мной, источая порицание и запах нафталина, произнесла:

– В моей молодости женщины гордились своими волосами. Хорошо хоть эти стрижки под мальчика вышли из моды.

– Вы хвалите молодежь, мама? Куда катится мир, – хмыкнул Джордж.

– Нынешняя молодежь не нуждается в моей оценке, особенно некоторые. – Миссис Рэттери смотрела прямо перед собой, однако ее последние слова, похоже, относились к невестке. Наверняка она считает брак Джорджа мезальянсом. Миссис Рэттери обращалась к Вайолетт и Лине со снисходительным презрением дамы высшего света. Неприятная старуха.

После ужина женский пол (не сомневаюсь, Джордж именует дам про себя именно так) оставил нас. Хозяину дома было явно не по себе в моем обществе, и он решил пойти проторенной дорожкой:

– Слыхали анекдот про женщину из Йоркшира и органиста?