Кукушата Мидвича. Чокки. Рассказы - Джон Уиндем (1951-1963)

Один из мальчиков улыбнулся в ответ и поднял ящик, чтобы с преувеличенной осторожностью передать его другому. Сейчас в Детях не было ничего страшного или таинственного, хотя, может быть, так казалось потому, что они были необычайно похожи друг на друга, и это обстоятельство чем-то напоминало опереточный кордебалет. Впервые после моего возвращения я смог увидеть, что Дети – это действительно дети. Не могло быть сомнения, что приезд Зиллейби был для них долгожданным событием. Я видел, как он стоял, глядя на них с мягкой, слегка задумчивой улыбкой. Нет! Просто невозможно было связать Детей, какими я видел их сейчас, с какой-то угрозой. Мне даже подумалось: полно, да они ли это? Может быть, те теории, те страхи и угрозы, которые мы только что обсуждали, касались совершенно иной группы Детей? Никак нельзя было представить себе, что это они довели до обморока доблестного начальника полиции, что это они несколько часов назад вручили Бернарду ультиматум для самых высших инстанций.

– Надеюсь, аудитория соберется? – спросил Зиллейби.

– О да, мистер Зиллейби, – заверил его один из мальчиков, – соберутся все, кроме Уилфрида, конечно. Он в больничке.

– Ах так! А как он себя чувствует? – спросил Зиллейби.

– Спина болит здорово, но картечины уже удалили, так что доктор обещает, что все будет хорошо, – ответил мальчуган.

Противоречивость моих ощущений росла. С каждой минутой мне становилось все труднее поверить в то, что все мы не обманулись из-за своего неумения разобраться в Детях. Было непонятно, как можно совместить образ того Зиллейби, который стоял сейчас рядом со мной, с образом Зиллейби, еще только утром вещавшего о неизбежной опасности, угрожавшей нам всем.

Последний чемодан был вынут из машины. И тут я вспомнил, что этот чемодан уже находился в автомобиле, когда мы начали грузить туда остальные предметы. Чемодан был, видимо, очень тяжел, так как за него пришлось взяться сразу двум мальчикам. Зиллейби смотрел с какой-то непонятной тревогой за тем, как они поднимаются по ступеням, а потом обернулся ко мне.

– Благодарю за помощь, – сказал он, как будто отпуская меня.

Я был разочарован. Эта сторона поведения Детей увлекла меня, и я решил, что послушаю его лекцию и смогу изучить реакции Детей в часы, когда они находятся в своей компании и являют свою истинную детскую сущность.

Зиллейби понял выражение моих глаз.

– Я сам просил бы вас остаться, – объяснил он, – но, должен признаться, мысли об Анжеле сегодня меня не покидают. Она сильно напугана, вы знаете. Детей она всегда недолюбливала, но последние дни повлияли на нее особенно сильно, хотя она и старается это скрыть. Сегодня, я думаю, она особенно нуждается в собеседнике. Я так надеялся на вас, мой дорогой друг… Было бы очень мило с вашей стороны.

– О, конечно, – ответил я. – Как эгоистично с моей стороны не подумать об этом. Конечно! Конечно!.. – А что я еще мог сказать?

Он улыбнулся и протянул мне руку.

– Прекрасно. Я очень вам благодарен, дорогой друг, и всегда знал, что на вас можно положиться.

Затем он повернулся к тем трем-четырем Детям, которые все еще ждали его, и улыбнулся.

– Там, наверное, уже теряют терпение, – заметил он, – веди же, Присцилла!

– Я – Элен, мистер Зиллейби, – ответила ему девочка.

– Ах так! Ну, не важно. Пошли, моя дорогая, – сказал Зиллейби, и они вместе стали подниматься по ступеням.

Я сел в машину и не торопясь поехал обратно. Проезжая через деревню, я заметил, что в «Косе и камне» полно посетителей, мне захотелось остановиться, дабы выяснить, каково настроение завсегдатаев. Но, вспомнив просьбу Зиллейби, я подавил искушение и проехал мимо. Я оставил машину на подъездной дорожке Кайл-Мэнора, чтобы можно было сразу же ехать за Зиллейби, а сам пошел в дом. Анжела сидела в большой гостиной у открытого окна. По радио передавали концерт Гайдна. Она повернула голову, и, увидев ее лицо, я обрадовался, что послушался Зиллейби.